Дракон с отрезанными крыльями

— Надо быть полным идиотом, чтобы из-за собственного гонора разрушить то, чего ты смог добиться, — бросил Тила, не глядя на Дарре. — Этому уроду только и надо, чтобы тебя под закон о драконьем нападении подвести. А ты и рад под его дудку плясать.

Дарре сжал зубы, но промолчал. Тила правду говорил, которую он и сам отлично понимал. Пока от второй ипостаси не избавился, любое неверное движение грозило ему смертной казнью. Никакие родители и никакой бывший градоначальник, невесть почему проникнувшийся к дракону симпатией, потом не спасет. И чего ради тогда он позволил себе проявить такую слабость, что чуть не поддался Кёну? Плевать, что тот шесть лет назад был на том самом представлении, где укротитель демонстрировал публике Дарре как собственное имущество, и отлично помнил, как извивался драконыш под ударами плети и как тело его просвечивало сквозь грязные обноски, а губу прошивало отвратительное кольцо. Как бы ни было трудно сохранять спокойствие, в очередной раз переживая три года позора, теперь-то Дарре было, ради чего себя преодолевать. И какое имело значение, что думал о нем Кён, если самые близкие люди дорожили им таким, каков он был, и нуждались в нем?

Зайдя к Эйнарду без стука и даже не интересуясь, свободен ли тот, Тила подвинул стул ближе к столу и взгромоздился на него, взглядом приглашая всех присутствовавших последовать его примеру. Сделал он это с такой решительностью, что ни у Дарре, ни у Эйнарда даже мысли не возникло с ним спорить.

— Сыворотка правды, — с ходу заявил Тила, едва только дверь кабинета закрылась, и лишь потом пояснил: — Я тут мозгами пораскинул, пытаясь понять, кто Кёну об Айлин рассказал. Об этом знали только четыре человека: Ильга и та не в курсе была. Я не говорил, вы с Беанной тоже. Оставался только отец. К нему и отправился с визитом вежливости. Он поюлил, конечно, немного, но шило в мешке не утаишь. Рассказал, сердечный, что Кён несколько раз к нему то так, то эдак подкатывал, все пытался выспросить, как это папаше удавалось столько лет Армелон в узде держать. Но отец послал его подальше: он хоть после явления Божественной Триады шибко благочестивым сделался, а крепкие словеса не забыл. Надеялся, что после этого Кён дорогу к нему забудет. А тот с мировой пожаловал, бутыль заморского вина приволок. Выпили, значит, в знак взаимопонимания, тут отца и повело. Начал ему всю подноготную выкладывать: кто где провинился, у кого какие проблемы с законом были. Ну и про себя, грешного, до кучи рассказал. А Кён, не будь дураком, все это быстренько записал и с собой унес. И в нужный момент воспользовался.

— Хитро! — кивнул Эйнард, выслушав друга до конца. — Я пару раз слышал о чем-то подобном, но, признаться, не придавал значения. Думал, растрепали мужики по пьяни секреты и оправдания себе ищут. А оказывается, и такая дрянь существует.

— Мне эта дрянь позарез нужна, чтобы другую дрянь на чистую воду вывести, — мрачно сообщил Тила. — Надеялся, что ты поможешь, но, видимо, все-таки ехать придется, искать народных умельцев.

— Хочешь, чтобы Кён сам о своих подвигах рассказал? — понял его замысел Эйнард. Тила кивнул и сжал кулаки.

— Собственными руками бы удавил, да на эшафот из-за такой мрази неохота, — заявил он. — А вот заставить его прилюдно покаяться… Да, это славное было бы отмщение.

Эйнард усмехнулся.

— Я смотрю, ты поумнел с годами, — проговорил он. — Или это Ильга на тебя так влияет? Раньше первым делом за меч бы схватился, а сейчас хитростью решил взять.

Тила скривился, но отвечать на колкость не стал.

— Ты, остроумный наш, силы на другое прибереги, — посоветовал он. — Пока меня в городе не будет, ухо востро держи и будущего зятя на путь истинный наставь. А то, чую, по возвращении застану вас обоих на армелонском кладбище. Кён и так-то не шибко прячется, а без меня, боюсь, вообще распоясается.

Эйнард многозначительно кашлянул, понимая. После веселой недели, в течение которой действовало слабительное, Кён объявил Эйнарду войну и, если бы не Вилхе и его команда, давно бы осуществил свою месть. Он уже пытался отравить воду в колодце своего недруга и направить на госпиталь пойманного на охоте дикого кабана, но мальчишки ценой собственного здоровья оба раза отвели угрозу. Прищучить Кёна, однако, снова не получилось. Доносы от детей градоначальник не принял, а кабан, по показаниям охотников, случайно вырвался на свободу, за что ответственность несли только боги. Помочь в такой ситуации на самом деле могло лишь чистосердечное признание Кёна в творимых гадостях и соответствующее наказание. И сыворотка правды была единственной надеждой.

— Куда поедешь? — поинтересовался Эйнард. — Мир большой, можно всю жизнь в поисках провести.

Тила качнул головой.

— Есть у меня пара зацепок: с них и начну. Я, знаешь, пока дружинниками командовал, с какой только шушерой не наобщался. Поговорил на досуге с одним, он утверждает, что без драконьих ингредиентов тут не обойтись. А раз так, то самая мне дорога в Хантесвил.

Эйнард нахмурился.

— Не близко. Да и путь небезопасен. Возьми кого-нибудь.

Тила кивнул.

— Эда возьму.