Дракон-убийца

– Ищите сами, если вам хочется. – Судя по голосу, в горле у Марша все пересохло. – Впрочем, я еще не видел ордера на обыск.

– Он уже едет, – ответил инспектор. – Извините, что мы нагрянули так внезапно. Может, подождем и все сделаем по закону?

Адвокат пожал своими широкими плечами.

– Зачем устраивать показуху? Мне скрывать нечего.

Вид у инспектора становился все более озабоченным. Он взглянул на сына. Но тот, если в чем и сомневался, неуверенности своей не показывал. Он проверял содержимое чемоданов, стоящих друг на друге в туалетной комнате. Они были пусты.

Наконец, Эллери потянул отца в сторону.

– Разумеется, он не вывесит его на публичное обозрение. Должно быть, костюм хранится там, где спрятана другая одежда.

– Другая – что?

– Ведь у Марша двойная жизнь. Все об этом говорит. Днем он – обыкновенный человек. А вот ночью, разумеется, не каждой, но довольно часто, особенно в конце недели, все меняется. Так что обязательно должен быть… тайник.

Не дослушав сына, инспектор быстро юркнул обратно в шкаф. Менее трех минут понадобилось ему, чтобы обнаружить потайной ход и скрытую пружину. Задняя стенка раздвинулась.

В мгновение ока Марш спрыгнул с кровати и был уже вместе с ними в шкафу. Его пижамные брюки имели столь странный розовый оттенок, что от них волосы становились дыбом. Глаза его горели диким огнем.

– Простите меня, Эл…

В тайнике хранилось все – одежда для прогулок, элегантные модные платья, вечерние наряды, туфли на высоких каблуках, нейлоновые чулки, бюстгальтеры, целая куча колготок, париков разного цвета, туалетный столик со всякими кремами и, наконец, богатейшая подборка журналов, на обложках которых красовались молодые, мускулистые мужчины.

И среди всего этого маскарада, словно путник, забредший сюда по ошибке, висел коричневый костюм. Тот самый, который Джонни Бенедикт надевал в последний вечер своей жизни.

– Именем закона, напоминаю вам… – начал инспектор Квин.

– Не беспокойтесь, инспектор, – перебил его Марш, – свои права я знаю, но мне бы хотелось сделать заявление. Это очень важно.

Повинуясь какому-то необъяснимому чувству, Эллери бросил ему из шкафа халат, и теперь Марш расхаживал в нем по комнате. Неприятное чувство от этого только усилилось. А Марш рассказывал, как отец его погиб в катастрофе, а мать, так и не сумевшая выйти замуж второй раз, превратилась для него в настоящую фурию.

– Именно она меня и испортила. Я был не единственным ребенком, а ей всегда хотелось только дочку. Она начисто отрицала мою принадлежность к мужскому полу – возможно, и подсознательно. Настоящая старая дева викторианской эпохи. Можете верить, а можете нет, но я всегда носил длинные платьица и волосы, а в куклы играл до тех пор, пока не пошел в школу. Да еще это имя Обри. Как я его ненавидел! Можете представить, чего я натерпелся от мальчишек. Постоянно приходилось драться за свою честь. Но я мог за нее постоять. В конце концов я приучил-таки каждого называть меня Элом.

Но зло уже сотворилось. Без отца, который мог бы нейтрализовать влияние матери, я не сумел противостоять женскому укладу нашего дома. И понял это только на втором курсе Гарварда. Я давно удивлялся, что совсем не интересуюсь девушками, как остальные парни, а только делаю вид, будто увлекаюсь ими. В конце концов я сообразил, что и к Джонни меня тянула не одна мужская дружба… Правда, я никогда ничего не демонстрировал. Вынужденная необходимость скрывать свои настоящие чувства стоила мне немалых сил. Надо было что-то предпринимать. И однажды в баре, расположенном довольно далеко от университета, произошло мое первое любовное приключение. За ним последовали еще и еще. Я становился каким-то наркоманом. Но противился своим чувствам изо всех сил, ощущая после каждого нового эпизода лишь стыд и вину. Даже начал заниматься боксом, но, когда стало ясно, что корень зла все в той же проклятой тяге к мужчинам, бросил и его.

Марш подошел к стене рядом с кроватью и нажал на кнопку. Открылась потайная дверца, и за ней показался бар. Дрожащей рукой Эл схватил бутылку «Бурбона» и, наполнив себе объемистый стакан, осушил его до дна, не запрокидывая головы.

– Никто ничего не подозревал – ни ты, Эллери, ни Джонни. Я всегда старался сдерживаться, не связываясь ни с кем, кто имел хоть малейшее отношение к университету, даже если этот человек не прочь был сблизиться. Все свои знакомства я завязывал, большей частью, в нижних районах Бостона. Я безумно боялся разоблачения и так сильно страдал, что не могу вам даже описать.

Ну а второе мое несчастье заключалось в одиночестве. Короче говоря, я начал пить столь неумеренно, что до сих пор удивляюсь, как еще не превратился в алкоголика. Думал даже обратиться к психиатру. Но не смог. Просто не смог.

Сделавшись после смерти матери наследником ее состояния, я понял, что окончательно погиб. Ибо теперь был независим и богат…

Марш замолчал и, снова хлебнув «Бурбона», заговорил опять: