Дракон-убийца

– Простите, что я коснулся таких деталей. Сейчас перейду к основному. Понимаете, с той поры, как мы с Джонни летали в Лондон, мне все время казалось, будто он все разгадал. Правда, никаких видимых причин для такого предположения не было. Только теперь до меня дошло, что подобная идея родилась под влиянием непреодолимой тяги к нему. Постепенно во мне зрела уверенность, что Джонни все эти годы вел такую же жизнь, как и я.

Сейчас эти мысли даже я считаю абсурдными, но тогда желание буквально затмевало мой разум. Я постоянно ловил на себе его многообещающие, как мне чудилось, взгляды… И в конце концов решился: тем вечером в Брайтсвилле взоры его были особенно загадочными.

Заранее я выкрал платье, парик и перчатки. У меня уже не было сил сопротивляться. Я мог думать только о Джонни и нашей любви. Когда он поднялся к себе, мне стало еще хуже. Казалось, эти проклятые женщины никогда не разойдутся. Но вот, наконец, ушла и последняя.

И хотя тогда я довольно много выпил, но все-таки догадался выждать, пока остальные не уснут. Надел платье, парик, перчатки, достал из чемодана косметику и преобразился в женщину. Даже фальшивые ресницы наклеил.

Марш так надолго замолчал, что Квины посмотрели на него с удивлением. Наконец, он встряхнулся, словно собака.

– Выглядел я совсем неплохо. Вы же знаете страсть Джонни к высоким женщинам. Правда, мне пришлось идти босиком. Женские туфли не налезали, а мужские ботинки я, естественно, надеть не мог. Согласитесь, что это было бы смешно.

Марш снова умолк, а Эллери вспомнил Эйнштейна с его теорией относительности. Эл боялся показаться смешным в мужских ботинках! Интересно, а что он думал, натягивая женское платье?

– Я отворил дверь и прислушался, – продолжал Марш монотонным голосом. – Было так тихо, что даже звенело в ушах. Представляете: на верхнем этаже горит ночник, в коридоре – никого. Меня охватило чудесное ощущение наполненной жизни.

Я пробрался к комнате Джонни. Почему-то мне думалось, что, как только я подойду к двери, она сама откроется и на пороге будет стоять Джонни. Но дверь оставалась закрытой, а Джонни не появлялся. Я нажал на ручку, заскрипели несмазанные петли, и послышался голос Бенедикта: «Кто там?» А я пытался нащупать выключатель. Наконец, спальня осветилась, и я увидел моего любимого, но не обнаженного, как грезилось, а в пижаме. Он моргал глазами со сна.

Марш говорил все тише и тише, и, чтобы разобрать слова, Квинам приходилось напрягать слух.

– Очевидно, решив сперва, что это Одри или Марсия, он быстро перекатился по кровати и натянул на себя халат. Но, присмотревшись внимательно, узнал меня: видно было по выражению его лица.

Теперь Квины почти ничего не слышали, а Марш беспомощно сжал кулаки и посмотрел на своих мучителей чуть ли не с мольбой.

– Вы не могли бы говорить немного громче? – мягко произнес инспектор.

Марш взглянул на него и нахмурился.

– С тех пор его взгляд повсюду меня преследовал, – сказал он, повышая голос, – во сне и даже средь бела дня. Я сразу понял, как глубоко заблуждался, но тогда мне было не до тонкостей – я жаждал только одного. Сбросив с себя одежду, я стоял обнаженный, протянув к нему руки. И тут удивление в его глазах сменилось брезгливостью. Безмерным, бездонным презрением. Он только и произнес: «Грязная свинья! Убирайся из моего дома!»

Марш повернулся к ним спиной, кашлянул, а когда снова заговорил, было такое впечатление, что обращается он к пустому пространству:

– Я поймал себя на том, что объясняюсь ему в любви… Твержу о непреодолимом желании, хотя и знал, что все напрасно. Его глаза отвечали мне достаточно красноречиво, но я не мог замолчать. Меня словно прорвало. Я бормотал о своих мучениях, надеждах…

Он прервал мои излияния с преднамеренной жестокостью. Он обзывал меня такими словами, которых и не услышишь от интеллигентного человека. Даже если бы я сознательно заразил его проказой, мне бы не удалось вызвать в нем такой ненависти. К тому же он угрожал опозорить меня перед всем миром.

И почему Джонни так бурно прореагировал? Я-же не причинил ему никакого зла. Раскрыл только, кто я есть на самом деле. А он такого переварить не смог. Может, самого себя боялся? Некоторые мужчины попросту не дают выхода своим чувствам. Но тогда у меня не было времени анализировать состояние Джонни. Я запаниковал.

Он обещал все обнародовать. А это было бы для меня концом. Ни о чем другом я не думал. Мне хотелось лишь одного: заткнуть ему рот. На его письменном столе стояли чугунные обезьянки. Я схватил их и ударил его по голове. Движение было чисто автоматическим. Я даже не осознал, что делаю. Он просто должен был замолчать. Вот, собственно, и все.

Марш повернулся к Квинам и, похоже, удивился, что они еще здесь.