Драконьи танцы на битом стекле (СИ)

Тай и Лий оба оказались рядом с юным бронзовым. Обняли с двух сторон. Бим вжался лицом в живот Тая и тихо заскулил. И тогда в масочнике пробудилась маска. Арлекин проступил светящимся сиреневым контуром в области солнечного сплетения. Быстро стал выпуклым и достиг реального размера. Тай, одной рукой прижимающий к себе дракона, второй оторвал маску от груди, отчего на коже остался быстро исчезающий красный след, и надел ее. Глаза в прорезях исчезли, превратившись в черные провали. Лий, наблюдающий за этим, вскинул руку, не позволяя Михею и кому-то еще из селян приблизиться к ним. А потом зазвучал игривый голос полновесного Арлекина.

— Ну что, Черныш, поиграем?

— Это ты мне? — На всякий случай уточнил Бом, указав на себя самого когтистым пальцем.

— А что, тут еще есть черненькие с даром Тьмы?

— Что ты задумал? — Взволнованно вопросил у маски Лий.

— Эксперимент, — пропел Арлекин и встал на ноги, передав Савелию заботу о Биме. Который немного успокоился и даже поднял голову, чтобы наблюдать за происходящим. Но тут же зажмурился и снова отвернулся. Арлекин, заметив это, рассмеялся, словно колокольчик зазвенел, — Да не переживай так, маленький. Пусть смотрит эта тетка проклятущая, если ей так хочется!

И больше Арлекин ни на кого не отвлекался. Его интересовал только Бим.

— Скажи Гиацинту, что мы уходим в чумную тень. Он поймет.

— Сказал, — тут же отчитался дракон.

— Ну вот и славненько, — пропел Арлекин, сложив руки в молитвенном жесте и скорчив умильную мордашку — маска повторяла ужимки, проступающие на лице. И это смотрелось в равной степени завораживающе и жутко. Особенно в купе с черными провалами в прорезях для глаз.

А потом от кончиков пальцев юного Арлекина в ночное небо взмыли нити. Над лесной поляной, в вечерних сумерках, засветился странный контур — то ли дом какой с колоннами, обрамляющими величественную арку входа, и куполообразной крышей, венчанной двумя масками — улыбающейся и грустной, то ли храм. Когда объемный контур здания, парящий над поляной, был почти завершен, Арлекин как раз вплотную приблизился к Бому. Тот явно едва сдерживался, чтобы не расправить крылья и взлететь в небо, банально сбежав. Но связь с Гиней, которую он все еще удерживал, успокаивала. Гиацинтмилш знал, что такое чумная тень. Но удивился, что об этом заговорил с его драконом Арлекин, а не Палач. Но на том расстоянии, на котором они находились друг от друга, ничем, кроме моральной поддержки помочь не мог. Но успокоил, сказав, что даже Арлекин, захвативший Тая, не причинит дракону вред. Не только мир принял маски, но и маски приняли мир, пригласив драконов на свой Карнавал, показав самое великое свое таинство.

Бом склонил голову, позволив Арлекину, протянувшему ему навстречу руки, обхватить мощную драконью шею.

— А теперь вверх и в тень, — шепот маски дракон скорее ощутил, чем услышал. Но понял все правильно. И они вознеслись. Сквозь светящийся контур из нитей, сквозь Храм Маски. И пала тень.

18

— Ставрас, а драконы сходят с ума? — спросил шут, развалившись прямо на дощатом полу и подперев голову ладонью. Им выделили просторную комнату в десять тамами, как тут говорилось. Правда, дундоны — специальные матрасы, на которых в своих деревянных домах спали столичные жители, пока так и оставались в шкафу. Ни лекарю, ни шуту не хотелось с ними возиться. Да и рано еще спать заваливаться, хоть и устали они с дороги изрядно.

— От любви? — криво усмехнулся Ригулти, — Я наглядное тому подтверждение!

— Я серьезно! — запротестовал Шельм, не оценив шутку друга.

— Да не уж-то? — Не внял его возмущению лекарь, у которого было подозрительно игривое настроение. С чего бы это вдруг? Может, нервное?

— Ставрас, — укоризненно протянул Ландышфуки.

Дракон посерьезнел, вздохнул и все же ответил:

— Не встречал. — И тут же задал встречный вопрос, — Почему ты спросил?

— Последнее, что прилетело мне от Тая, что ведьма похитила ребенка.

— И при чем же здесь драконы?

— А когда ее спугнули, превратилась в дракона и улетела. С Маришкой на хвосте.

Глаза драконьего лекаря на мгновенье широко распахнулись. А потом взгляд Ригулти затуманился, словно теперь Ставрас смотрел куда-то внутрь себя. Шельм больше не пытался приставать с вопросами. Понял, что не будет услышан. Через какое-то время лекарь напряженный, как бычья кожа, натянутая на барабан, очнулся и сказал:

— Может.

Причем столько неподдельного удивления было в самой его интонации, что Шельм быстро смекнул — не спроси он об этом, так бы Радужный и остался в неведении, что в его вотчине такое творится.

— Ты ее нашел, ту бронзовую? — спросил у него шут.

— Да, — голос лекаря прозвучал надтреснуто и хрипло. — Но она… — он запнулся, провел ладонью по лицу, словно прогоняя наваждение, и продолжил почти обреченно: — не услышит, даже если я позову. Точнее, уже позвал — не откликнулась. Не понимаю, как с ней могло такое произойти.

Шельм помялся, прокашлялся и под пристальным взглядом Ригулти рискнул предположить:

— Может, детей потеряла, но сразу не поняла, что натворила. А, когда осознала содеянное, принялась на замену чужих таскать.