Ощущение, будто меня видят насквозь, нихера не радостное. Настораживающее. Потому что, одно дело, когда умудренная опытом работы в ментовке Вера Львовна меня, как книгу открытую, читает, ей положено. А другое — мелкая шмакодявка, у которой в башке только пустота и нитка, чтоб уши не отвалились.
— Ладно… Ты, вроде, мне правки обещала, — делаю я попытку вытащить Драконяшу из-под разлагающего влияния Веры Львовны.
Валя перестает двигать венчиком, смотрит на меня с надеждой и опаской.
Ну да, я иду на примирение, коза длинноногая.
Цени это.
Первый иду, первый!
Потому что достало все уже.
Прошло два дня после моего феерического проеба из-за словесного недержания и ее побега.
Всё это время мы не общались, не сталкивались даже в доме. И ее крысу я не замечал за непотребными делами.
Пару раз, не скрою, хотелось пойти… Извиниться, что ли… Хотя, вообще в душе не ебу, за что.
Но, как говорят французы, если женщина виновата, попроси у нее прощения…
Вот и я собирался. Но потом находил у себя яйца и передумывал.
Драконяша, судя по всему, тоже не рвалась.
Или рвалась, но не показывала.
Хотя… Может, остыла? Но зачем тогда так выбивала себе это право, залезть своими лапками в мои тексты?
Короче говоря, думал я об этом много, писал все два дня плохо, больше размышлял, спал, отгавкивался по почте от наседающего со сроками Витали и от ребят, которые хотели меня на какую-то выставку в центре.
Типа, авторграфы пораздавать, в движе поучаствовать.
Дуплили они меня с Виталей с двух сторон, ну и нарвались в итоге.
Прям с утра сегодня.
Я взял и согласился. И, судя по ошеломленному молчанию везде, кое-кто не рассчитывал на это. Ну вот пусть теперь попрыгают… Я им сейчас еще и райдер выкачу страниц на пять. По-божески, я же не Киркоров.
И вот сейчас, глядя в зажегшиеся радостью глазки Драконяши, думаю, что, наверно, зря так долго тянул… Она, может, такая же бестолочь, как и я. Накосячила и боялась подойти.
— Да, — кивает она с готовностью, — да, конечно!
— Ну иди… Там комп врублен, я его распаролил, глянь, чего набил…
— Ой… Иду! Вера Львовна… — оборачивается она к домомучительницу, складывает молитвенно лапки на груди.
— Иди, конечно, Валечка, иди, я сама тут… — напевно соглашается Вера Львовна, ждет, когда Драконяша, радостно крутя жопкой, свалит из кухни, а затем переводит на меня жесткий взгляд, — а ну, иди сюда, Антошенька…
Ох, бля…
Попал я, судя по тону. Сейчас допрос с применением убедительных мер второй степени будет…
Глава 16
— Вера Львовна, у меня дела, я пошел…
— Стоять.
Блять…
— Хорошо, Вера Львовна, я буду жрать этот ваш безжелтковый омлет…
— Не прикидывайся мне тут идиотом, Антошенька, — голос старухи, в противовес ее словам, вообще ни разу не ласковый, скрипом продирает, как наждаком.
Ведьма старая… Не хочешь, а напряжешься.
— Не пойму, о чем вы…
— На меня смотри!
— Мы не на допросе! — это я уже из себя выхожу. Как-то подзаебало все.
— Это пока.
Интересно девки пляшут… По четыре штуки в ряд…
Разворачиваюсь, ощущая практически праведный гнев. Меня-то за что? Чего я такого сделал? Я вообще самый идеальный и терпеливый, бляха, человек!
Да мне памятник надо ставить за мои персональные личные качества! За способность к воздержанию, мудрому и долгому, особенно!
Вера Львовна прекрасно считывает мой праведный гнев с рожи, усмехается, откладывая в сторону нож. Невольно отслеживаю это движение, ловлю себя на том, что чуть-чуть расслабляюсь. Нет, я уверен, что, случись чего, она его не применит… Ну, практически уверен…
— Ты чего девочке насвистел, пидарас ты мой неожиданный?
После этих слов я долго и истерично кашляю. Краснею, с натугой хватая воздух ртом, не могу отдышаться.
Вера Львовна молча наблюдает кратковременную истерику моего организма, потом подходит и с размаху лупит ладонью между лопаток.
У меня тут же проходит кашель, потому что от удара чуть легкие через глотку не вылетают.
Нихера себе, ладошка у старушки!
— Легче? — заботится обо мне Вера Львовна, — или еще разочек?
— Не-е-е… — поспешно отползаю от нее в дальний угол кухни, к Жорику поближе. Псина косится на меня кровожадным круглым глазом и сдержанно воет, вцепившись посильнее в свою кость.
Да утихни ты уже, воин ушастый, не нужна мне твоя добыча! Тут бы живым уйти…
— Ну хорошо… На вот, водички, — мне подталкивают пузатую кружку с водой. Хватаю, торопливо пью.
— Вы, Вера Львовна… — пытаюсь сформулировать услышанное, но не получается, слов просто не хватает, — ну вы, блин, даете, Вера Львовна…
— Давай не обо мне, Антошенька, — опять нежно льется чуть скипучий голосок, — давай о твоей внезапно изменившейся сексуальной ориентации. С чего такой каминг аут?
— Слова какие умные знаете…
— Не увиливай! И хватит пиздеть!
— Вы же не любите, когда матом ругаются…
— Конечно, — соглашается Вера Львовна, — ужасно звучит. Вот прямо матерюсь и с сердцем плохо, веришь?
— Ага…
— Ну вот и не расстраивай старушку. Говори, зачем этим бредом девочку накормил?
— Да это вообще не я! — срывает меня неожиданно, хотя, с другой стороны, какого хера я должен покрывать Коника? Пусть сам отдувается… — Это Конь! Меня не предупреждая!