— Но… — только и смог произнести Дэйн, глухо и беспомощно. До него, наконец, дошла самая жестокая суть проклятия. Как бы Дэйн не хотел жить, не хотел вернуться, полюбить кого-то насильно он был не в силах. Он, конечно, мог сказать все что угодно, но обмануть древнюю магию, жестокое проклятие?
— Именно потому я не хотел разочаровывать тебя… — продолжил дракон. — Хотел… сделать это время для тебя лучшим, из возможных. Потому что механизм если и существует, то он… невозможен.
— Если? — переспросил Дэйн, которому уже было достаточно плохих новостей.
— Маг предположил, что это наиболее точный вариант, но проверить на практике не было возможности.
— Поэтому в легенде говориться о девушке?
— Не думаю, что дело именно в романтической любви. Она может быть дружеской, платонической… Но именно любовью. Скорее про девушку маг добавил уже от себя, посчитал, что так будет лучше. Но… в любом случае, слишком короткий срок и слишком неблагоприятные обстоятельства. Каждый, кто сюда попадает, ощущает себя жертвой, узником, что правда…
— Плохая почва для любви… — бесцветно подтвердил Дэйн. В эту минуту он понял — с острова живым ему не выбраться.
Всю следующую ночь Дэйн не мог уснуть. Он раз за разом крутил в голове слова дракона, перебирал, подставлял варианты, но все, как в чудовищном лабиринте вели в тупик. Он смог попасть в него, но выбраться, уже не выйдет.
Ошибка, один неосторожный поступок, помноженный на магию импульс, вспышка, и страдания, которые могли коснуться троих, коснулись сотни жизней. Дэйн вдруг подумал, что ни просто так не любил в детстве магию. Эта сила всегда казалось ему слишком. Слишком непонятной, слишком огромной, слишком…
Жестокой.
Один маг мог сразить огромную плеяду воинов. Запереть в ловушке, без выхода. Любое наказание, вспоминал Дэйн, заканчивалось. Даже те, которые Дэйн получал, как он сам считал несправедливо, а те, когда он раскаивался…
Дэйн вспомнил, как однажды, заигравшись в лесу с другими мальчишками, потерял из виду сестру. Дэйн искал до кровавых мозолей, и даже когда все обошлось и оказалось, что Сишель просто объедалась ягодой, ждал, что родители накажут его. Считал, что заслужил, потому что именно он повел сестру в лес, несмотря на запрет. Впервые за долгие годы Дэйн тогда лил слезы, но мать, узнавшая об этом, к удивлению всех, простила Дэйна, даже не наказав.
Так должно быть. Это нормальный порядок вещей.
Наказание, искупление, прощение.
А то, что случилось с драконом… Дэйна вдруг охватило раздражение — ящер так и назвал своего имени. То, что случилось с драконом, ни наказание, ни искупление — это бесконечная пытка.
И все это — вина магии. Магии, в сплетении с чувствами. Магии, которая оказалась в руках слишком эмоционального, слишком эгоистичного владельца.
Сила, способная творить такое, не должна существовать. Но она существует. Дэйн пожелал вдруг очутиться в мире без магии, таком, где сила, справедливая, голая сила, подчинялась бы лишь своим законам, а не людям, чтобы никто не мог делать то, что сделала с драконом магия.
На следующее утро, дракон вновь появился за завтраком. Снова в накидке, легкой и струящейся, лиловой, что удачно подчеркивала глаза. Его страсть к красивой одежде теперь отзывалась в Дэйне теплотой. Дракон улыбнулся смущенно, словно спрашивая, не против ли Дэйн его присутствия здесь, и был в эту минуту, больше похож на верного доброго пса, чем на опасного ящера.
— Хочу, чтобы ты знал, — Дэйн удивился твердости собственного голоса. — Я не считаю себя жертвой. По крайней мере, не больше, чем тебя. — Прошлым вечером Дэйн не нашел в себе сил сказать это, и дракон просто ушел, оставив его одного осмыслять услышанное. — Мне жаль, что… что все так. Ты не заслужил этого.
Дракон долго не отвечал. Его волосы спали на лицо, заслонив глаза. Невозможно было понять, что они выражают. Но напряженная тонкая фигура выдавала волнение.
— Тогда давай, притворимся, что этого нет? — тихо произнес дракон. В просьбе звучало столько робкой надежды, что у Дэйна сжалось сердце. — Сделаем вид, что ты просто мой гость. Уже очень давно, — его голос надломился, стал едва слышным, — у меня не было просто гостей.
Дэйн улыбнулся. Ему вдруг стало легко, словно все это время на плечах лежал груз и теперь он исчез.
— Всегда хотелось побывать в замке в гостях.
Дни полетели, как радостные птицы теплой весной. Рука Дэйна хорошо заживала. Они больше не говорили о магии или проклятии. А Дэйн собирал в себе смелость принять то, что уготовили ему боги. Может, он и не избавит Великие острова от дракона, как хотел, но, по крайней мере, он спас сестру. А одна спасенная жизнь — тоже не мало. Так он гнал от себя тревогу и страх. И больше вглядывался в дракона.
Тот изменился. Из его движений исчезла напряженность и надломленность. И хотя раньше Дэйну казалось, что ее нет вовсе, теперь разница была для него очевидной. Его глаза искрились радостью, а улыбка все чаще и чаще была живой и настоящей. Чужое счастье отражалось в Дэйне, как в зеркале, и ему самому становилось на душе теплее и радостнее.