Драконий пир

Время летело быстро, и это становилось видно по тому, как младший брат рос. Казалось, совсем недавно он был отроком, а теперь уже стал юношей. Ему почти исполнилось девятнадцать, и желание отправиться в поход свидетельствовало не о боевом задоре, а о том, что Раду очень скучает. О том, как ведётся война, Владов брат ничего не знал. Мехмед не брал Раду в свои походы — ни в поход на Караман в Азию, ни в поход на Константинополис.

Сам Раду объяснял такое положение дел своим возрастом:

— Когда султан ходил на Константинопоис, мне было только шестнадцать. Наверное, если б мне исполнилось хотя бы семнадцать, меня бы на войну взяли. Поэтому я надеюсь, что в этот раз возьмут. Жаль, что я не могу вступить в твоё войско, но я, наверное, попаду в войско султана.

Увы, отправившись на Белград, Мехмед снова оставил Раду во дворце, но Влад, когда поехал с золотом в Трансильванию, ещё ничего об этом не знал. Была ещё только осень, а лето будущего года оставалось весьма далёким.

VIII

Наступила зима. Вся Трансильвания сделалась ослепительно белой. Снег красиво искрился на солнце, которое в горах всегда светит как-то ярче, чем на равнинах. Говорят, это оттого, что горы находятся чуть ближе к небу, пусть оно всё равно остаётся бесконечно далёким от них.

Пути, по которым Владу теперь приходилось путешествовать, стали иными. Если летом и осенью можно было перемещаться по малонаезженным дорогам и лесным тропкам, устраивать ночлег прямо в лесу, то теперь всё изменилось. Малоизвестные дороги и тропки оказались погребены под сугробами — и не думай по ним проехать. В лес тем более не проберёшься — там такие же сугробы. Оставалось пользоваться трактами, по которым ездили все, а ночевать под крышей тёплого жилья.

Дракулов сын всё чаще ловил себя на том, что без удовольствия смотрит на снег. Точно так же, как Штефан Турок побаивался огня, Влад побаивался снега как предвестника беды — побаивался даже тогда, когда февраль обрадовал хорошей новостью.

Выяснилось, что Янош Гуньяди, который вместе с венгерским королём и венгерской знатью два года провёл в пустых рассуждениях о будущем крестовом походе и освобождении Константинополиса, наконец-то, начал действовать. Лишившись должности управителя королевства, Гуньяди понял, что единственное средство укрепить своё влияние — война, успешная война с турками.

Оказалось, что в Венгрии начинают собирать ополчение, однако многих в Трансильвании это не воодушевило, а возмутило. Здесь жило значительное количество православных румын и сербов, которые почувствовали себя задетыми, когда оказалось, что православных в ополчение принимать не будут — только католиков. Освобождать столицу православного мира хотели без помощи православных!

Когда Молдовен только сообщил Владу эту новость, услышанную от кого-то в городке, через который они проезжали, Дракулов сын не удержался от смеха:

— Освобождать Константинополис без помощи православных? И кто же придумал такую глупость? Неужели, Янош?

— Нет, — ответил Молдовен. — Янош хоть и католик, но не дурак.

— А кто же дурак?

— Римский Папа, — ответил Молдовен. — Папа обещал дать Яношу денег на поход и настоял на этом условии.

— Ну, тогда для нас с тобой это прекрасная весть. Благодаря глупости Папы мы сможем увеличить нашу армию вдвое.

— Ты думаешь, господин? — неуверенно спросил Молдовен, но уже начал догадываться о замысле Влада.

— Конечно! — воскликнул Дракулов сын. — Ведь должны же будут куда-то вступить те люди, которых не возьмут в крестоносное ополчение. Им же всё равно захочется воевать. Боевой задор не угасает в ту же минуту, когда тебе говорят "нет". Даже наоборот — после отказа он только возрастает, потому что начинает подпитываться злостью.

— Ну да.

— Так вот отвергнутые ополченцы неминуемо придут в наше войско, — заключил Влад.

К тому времени в Венгрию из Рима уже прибыла делегация монахов-францисканцев, которые должны были помогать с подготовкой крестового похода и, прежде всего, воодушевлять людей проповедью, прося их стать под знамёна христианского воинства.

Возглавлял этих монахов некто Джованни да Капистрано, которого венгры называли по-своему — Янош Капистран. Он доживал свой седьмой десяток, но, несмотря на преклонный возраст и слабое здоровье, оставался человеком деятельным.

Капистран был словно создан для того поручения, которое исполнял — худощавое лицо аскета и простая серая ряса, подпоясанная веревкой, сразу вызывали уважение и доверие, поэтому если такой проповедник произносил речь, стоя на улице, очень трудно казалось пройти мимо.

Впоследствии авторы хроник сообщали, что Капистран являл собой образец католического праведника, кроткого и милосердного, а когда надо — яростного и непреклонного, и последние два качества проявлялись довольно часто, поскольку он был не просто монахом и священником, а ещё и инквизитором, который с помощью костров боролся с ересями.