Драконий пир

На молдавских равнинах господствовала осень, а в горах уже выпал первый снег. Выпало немного, так что закрыть жёлтую осеннюю траву в горных долинах не вышло. Ветры разогнали снежный пух по расщелинам, овражкам, прибили его к земле, и теперь белые пятна снега виднелись тут и там: у подножья холмов, у кромки дальнего лесочка, под камнями, под придорожными кустами и даже в бурьяне.

За пегими, в снежных клочьях долинами и холмами высились горы, укутанные синими туманами и оттого казавшиеся лёгкими, воздушными, как грёзы. Влад всё время смотрел туда, ведь путь лежал через горы, в Трансильванию, пусть над этими землями и властвовал Янош Гуньяди, давний смертельный враг.

Туда следовало отвезти Штефана, ведь в договоре, который был заключён год назад между Богданом и Яношем, говорилось, что в случае нужды Богдан с семьёй могут получить у Яноша убежище и защиту от врагов.

Богдану, которого предательски убили в селе Реусень, убежище уже не требовалось, а вот Штефан очень нуждался в тихом уголке, где мог бы пересидеть и спокойно решить, как жить дальше.

Влад оглянулся влево, на Богданова сына, с небольшим отставанием ехавшего следом по дороге. Этот телёнок о чём-то задумался, но, поймав на себе взгляд друга, вяло улыбнулся:

— Я здесь. Не потерялся.

— Хорошо, — тоже улыбнулся Влад.

— Тебе не обязательно провожать меня так далеко, — в который раз сказал Штефан, на что получил всегдашний ответ:

— Раз я обещал проводить, то провожу.

Штефан понимал, что ехать в Трансильванию для друга опасно, но даже не подозревал, что друг затеял ещё более опасное дело.

Влад не говорил никому о том, что в действительности задумал, ведь затея казалась чистейшим безумием. Войко ни за что не отпустил бы господина из Сучавы, если б знал правду, да и Нае начал бы отговаривать, поэтому своим слугам Влад сказал, что лишь немного углубится в трансильванские земли и сразу же повернёт назад:

— Я скоро вернусь, а вам незачем подвергаться опасности. Хватит с вас того, что было в Былтэнь.

Слуги подчинились и теперь терпеливо ждали господина, а тот, преодолев горы, назад не повернул, а поехал дальше, через трансильванские долины мимо селений и небольших крепостей, понатыканных чуть ли не на каждом холме.

Влад взирал на эти крепости с лёгкой опаской, но успокаивал себя тем, что люди в крепостях совсем не собираются его ловить: "Тебе же не обязательно рассказывать всем вокруг, что ты Влад, сын того самого Влада, которому Янош Гуньяди отрубил голову как изменнику. Если не будешь узнан, то можешь путешествовать спокойно".

Войко бы такого не одобрил, но Войки здесь не было — только Штефан, а заболтать Богданова сына оказалось гораздо проще, чем умного серба.

Влад сказал Штефану, что желает добраться хоть до одного немецкого города, которых в Трансильвании было семь, а когда простодушный Богданов сын спросил о причине, то получил ответ:

— Из-за женщин. Ведь у католиков, знаешь ли, нравы свободные. Вот у вас в Молдавии трудно сыскать гулящих женщин, и в Румынии трудно, а здесь совсем другие порядки. А я хочу воспользоваться случаем, раз уж приехал.

На самом деле цель у Влада была иная, но Штефан поверил. Особенно после того, как обнаружил, что у католиков в корчмах очень много женщин.

В Сучаве почти не возможно было увидеть, чтобы еду и питьё разносила женщина или даже просто находилась рядом с посетителями. В Сучаве в корчмах народ лишь ел, пил да играл в кости. Так же было и в румынском Тырговиште, а вот в трансильванских корчмах зачастую предлагалось и кое-что иное, если еду и питьё разносили женщины. В Трансильвании — да и в других частях Венгерского королевства — пышным цветом цвёл "разврат".

Правда, население Трансильвании не отличалось однородностью. Здесь, в землях, принадлежавших католической стране, находилось много селений, где жили румыны и молдаване, сохранившие православную веру и строгие нравы, а вот в венгерских селениях (и особенно в немецких городах!) господствовали другие обычаи, католические.

— Я слышал, — рассказывал Влад, — что в немецких корчмах со всякой женщиной можно договориться, чтоб за отдельную плату попотчевала тебя не только едой и питьём. Однако такие дела держатся в тайне.

— Ну, ещё бы! — воскликнул Штефан.

— Да вовсе не по той причине, о которой ты думаешь, — возразил ему друг. — Не знаю, как в остальном королевстве, а в немецких городах Трансильвании разврат узаконен.

— Ты шутишь, брат?!

— Нет, не шучу. Он узаконен. В немецких городах женщины, торгующие собой, приравнены к ремесленникам, как если бы производили товар и продавали. Эти женщины платят налог в городскую казну. А те женщины, которые занимаются развратом в корчмах, не хотят платить налогов. Поэтому и таятся, а вовсе не потому, что боятся порицания.

— Разврат считается ремеслом? Да там все рехнулись! — Богданов сын, воспитанный весьма строго и к тому же очень мало успевший повидать в жизни, округлил глаза.

— Может, и рехнулись, — пожал плечами Влад, — но я хочу посмотреть на их безумие поближе.

— Поэтому и хочешь поехать в немецкий город?