Драконово семя

Хорошо бы поскорее почистить зубы, помыться перед сном, раздеться и нырнуть в постель. Но Игнат все не мог успокоиться, не мог заставить себя сделать что-то конкретное. Открыть ноутбук, поиграть в стрелялки? Не то…

Вот бы мать вернулась, зашла еще раз, якобы забыв сказать что-нибудь важное. В квартире холодало. Устав от ожидания, он погрузился в горячечные фантазии – пусть бы мать зашла к нему и закричала: «Все это неправда! Мы обманывали тебя, мы ни за что не поженимся. Если это произойдет, все в мире пойдет кувырком, разобьются самолеты в небе, сойдут с рельс поезда, лопнут стекла в городских витринах, а маки в городском парке мгновенно почернеют».

С того вечера, как его перестали запирать на ключ, он не прикасался к заветному ящику пресловутого шкафа. И на то была причина. С тех пор как Подгорный вернулся, Игнат не раз подглядывал за сплетением звеньев различных любовных поз, благополучно досмотрел этот сериал до конца, но больше не хотел рисковать быть застигнутым врасплох в нише шкафа в незапертой комнате.

Сейчас Игнат жаждал маленькой революции. Если он талантлив, а мир не более чем пустой одуряющий голову хаос, значит, ему по силам именно сейчас доказать это и все перевернуть.

Игнат изо всех сил дернул ящик и с отвращением швырнул его на пол. Постоял, послушал. Полная тишина. Лишь слышно, как часто бьется его сердце.

Взглянул на часы. Еще нет одиннадцати. Его посетила неожиданная идея: надо устроиться в нише и делать там задание на лето. Вот уж он потом посмеется над взрослыми.

Взяв смартфон и открыв раздел «перевод с английского», Игнат нырнул в нишу. Наверняка мать заглянет, когда вернется, увидит его и обо всем догадается. Вытащит Игната и влепит ему пощечину. А в этот момент он покажет ей английский словарик на экране и скажет с невинным видом: «А что, нельзя? Я занимался заданием на каникулы. Мне там спокойнее». Эта сцена показалась ему настолько смешной, что он невольно расхохотался, тут же подавившись пылью.

В нише тревога отступила; вдохновленный новой остроумной идеей, он подумал, что так учиться даже интересней. Что ни говори, ниша была для Игната краем мира, напрямую соприкасающимся с местом, где ему открылся бесконечный космос, а дальше космоса ничего нет.

Baby, back, back door, back up, bad, badly, bake, ballet, bath – это он все знает, belts…

Вспомнилось, как в самолете говорят: «Fasten your seat belts» – пристегнуть ремни – и рев моторов при разгоне по взлетной полосе.

Bedroom, beforehand… bedroom… Игнат незаметно уснул, забыв выключить экран…

Когда пришло время ложиться, у Ларисы проснулась странная стыдливость. До сих пор у них с Подгорным все такое происходило при свете, что очень ему нравилось, но сегодня, после долгих разговоров о вещах, которые казались Ларисе крайне серьезными, она попросила Валерия погасить свет. Потом уже, когда все закончилось, она сказала:

– Вначале я подумала, что в полной темноте будет не стыдно, оказалось – ровно наоборот, мне все время казалось, что на нас кто-то смотрит.

Подгорный улыбнулся фантазиям чувствительной подруги и обвел взглядом комнату. Штора закрыта, в темноте чуть отсвечивает хромированная спинка кровати. Внезапно его взгляд задержался на деревянной панели стены, граничащей с соседней комнатой. Панель с бегущим по верхнему краю узеньким кантом – из-под него в темноте едва заметно проступал крошечный лучик света.

– Видно, Игнат еще не лег, – беспечно произнес Подгорный. – Дом-то старый, завтра зашпаклюю щель.

Змеей вскинулась с подушки лебединая шея, Лариса вгляделась в яркую точку и все поняла. Схватила халатик и молча выскочила из комнаты. Стукнула дверь в комнате Игната. Короткая тишина. Потом, похоже, плач Ларисы. Не зная, стоит ли идти сейчас в комнату Игната, Подгорный послонялся в темноте, включил торшер, уселся на диван и закурил.

Кто-то с неистовой силой за брюки выдернул Игната из ниши. Он долго не мог окончательно проснуться. Гибкие мамины руки с остервенением обрушивали удары на его щеки, нос, губы, затылок – еще ни разу мать его так не била. Рубашки из ящика разлетелись в разные стороны, и теперь Игнат лежал на полу, запутавшись ногой в одной из них. Мать нависала над ним, прерывисто дыша и глядя с откровенной ненавистью. Игнату удалось разлепить глаза, и он рассмотрел вверху ее силуэт.

Мать голосила, сквозь пелену слез взгляд ее по-прежнему горел яростью, среди несвязных выкриков трудно было разобрать:

– Стыд-позор! Собственный сын… и чтоб такой грязью! Антон никогда бы такого не сделал. А ты… Лучше бы мне умереть! Какой стыд!