Подгорного в авиацию привело страстное желание вырваться из заскорузлого российского быта. Первые заграничные рейсы перенесли его в Тайвань, Гонконг, Индию, Пакистан, на Мадагаскар, Бали. Тропические пейзажи наполняли его сердце радостью новых впечатлений. В свободное время он бесцельно бродил по местным рынкам, приценивался к связкам бананов, папай, ананасов, рассматривал ярких птиц и обезьян, по вечерам любил сидеть на берегу, глядя на отражающиеся в грязной реке корявые местные пальмы. Почему его тянуло к таким невзрачным пальмам – может, это воспоминания о прошлых инкарнациях? Прошло несколько лет, и чужестранные пейзажи перестали его волновать. У Подгорного сформировался необычный характер человека, не принадлежащего по-настоящему ни воздуху, ни земле. Есть некая странность в том, чтобы в долгих перелетах постоянно грезить землей – а ведь у него не осталось родных, не было домашнего очага, и ко всему, что связано с землей, он был равнодушен.
В его портмоне всегда хранился маленький календарик. Следуя старинной традиции путешественников крест-накрест зачеркивать прожитые даты, он день за днем подвергал жестокой ревизии также и собственные желания и мечты, вычеркивая их одни за другими.
И только во время длительных ночных перелетов, вдали, за темными тучами, за самыми дальними огоньками невидимых ночных городов, среди гор, освещенных светом луны и кажущихся игрушечными с высоты в несколько километров, Подгорному подчас чудилась его будущая слава, которая шаг за шагом украдкой приближалась к нему, чтобы, когда настанет час, высветить его героический силуэт в ординарном мире ординарных людей. Сидя в кабине пилота, в белой рубашке, в окружении хорошо знакомых приборов, среди отдыхающих членов экипажа, держа в руках штурвал послушной машины, он чувствовал уверенность в своей особенной, не такой, каку всех, будущей судьбе – блистательной, неповторимой, недоступной обычным парням. Подгорный понимал, что для собственной славы ему придется перевернуть мир. Он жаждал бури. Между тем строгая жизнь пилота научила его неумолимой упорядоченности законов природы и традиционной устойчивости его непрерывно раскачивающегося мира.
Подгорному нравились фолк-рок-группы Enigma, Apocalyptica, Blackmore’s Night. Оказываясь в гостинице, он запирался в номере и раз за разом потихоньку крутил понравившиеся треки. Потихоньку – чтобы члены экипажа, услышав музыку в его номере, не зашли травить свои плоские байки.
Случалось, Валерий пускал слезу, слушая особенно трогательную песню или напевая ее. Странно, что слова про тающую вдали родину вызывали у него сентиментальную реакцию, но слезы текли и текли, точно из самого темного уголка его души, давно заброшенного и слабого – даже теперь, несмотря на изрядный уже жизненный опыт.
Удивительно, но при виде реально убегающей из-под брюха самолета земли слезы у него не наворачивались. Он презрительно наблюдал за тем, как быстро уменьшаются в размере самолеты, аэровокзал, крыши складов. И никакого чувства утраты… Но и приобретений ведь тоже не было. Единственными его приобретениями за эти годы стали тропический загар и зрение, острое, как у хищных птиц.
Он старался как можно больше проводить время в одиночестве. В душе его копились чувства, а на банковском счете – деньги. Когда-то и он знал радость транжирства. Но это быстро надоело. Чем больше он совершенствовался в искусстве безошибочно вести свой корабль сквозь непогоду к дальнему порту назначения, тем больше нулей оказывалось на его счете, пока наконец те не сложились в немыслимую для второго пилота сумму.
Во время его первого рейса в Паттайю правительство Таиланда сделало заявление о том, что наступивший в эти дни национальный праздник Макха Бучу следует отмечать как «день благодарности», аналогично западному Дню святого Валентина, который зеленая тайская молодежь рассматривала как приличный повод для долгожданного расставания с невинностью. Старший товарищ привел тогда еще молодого штурмана Валеру в один из местных борделей, где тот благополучно потерял девственность.
Все происходило безмолвно. Нижняя половина женского тела, словно в спячке, вяло двигалась в одеяле, голова кружилась, и штурману казалось, что нос его лайнера вот-вот упрется в звездное небо. Едва он подумал, что наконец-то Адам познал Еву, как неожиданно все завершилось.