Драконово семя

Он хотел рассказать о своей непонятной любви к пальмовым рощам, но только как объяснишь это ребенку?

Вначале Игнату явственно виделись в глазах пилота грозовые облака и вершины дальних гор, а теперь он читал в них видения, одно за другим возникающие в его душе. Мальчику казалось, что они с Подгорным уносятся в далекий Мексиканский залив, в Индийский океан, в Персидский залив. Его воображение давно нуждалось в истинном медиуме. Он так долго этого ждал. От переизбытка чувств Игнат зажмурился.

«Спать хочет», – подумал Подгорный.

Тихо урчал вентилятор, в комнате становилось прохладно. Рубашка Валерия высохла, он сидел, сцепив за головой руки, ощущая пальцами прохладные неровности тонких переплетенных прутьев.

Обводя взглядом прохладную сумрачную комнату, он с удивлением разглядывал незнакомые вещи – позолоченные часы на туалетном столике, хрустальную люстру на невысоком потолке, опасно стоящую на краю стола очень узкую длинную вазу для цветов. Эти предметы, до вчерашнего дня не имевшие к нему никакого отношения, назавтра вновь потеряют с ним связь, оставшись лишь в памяти, а может, и нет. Он отчетливо понимал, что со всей этой непривычной обстановкой связал его один-единственный женский взгляд, неожиданно привлекший его внимание, – так бывает, когда встретишь в облаках самолет с незнакомым силуэтом. Он вздрогнул от ощущения полной нереальности присутствия именно в этой комнате его физического тела, неожиданно послужившего причиной последних сложившихся обстоятельств.

«Что означает мое пребывание здесь этим весенним вечером? Кто я, лениво сидящий рядом с сыном женщины, с которой переспал прошлой ночью? Еще вчера со мной были хорошо знакомая мелодия, мои слезы и немалые средства на счете, словно якоря, прочно привязывавшие меня к реальности».

Игнат уже не осознавал, что Подгорный притих и больше ни разу не взглянул на него.

Не выспавшись прошлой ночью, устав от бурного потока впечатлений и переживаний, подросток проваливался в сон, мысленно перебирая новые ипостаси сияющей реальности, которая со вчерашнего вечера несколько раз мелькнула в просветах обычно столь неподвижного, скучного и абсолютно бесполезного мира.

* * *

Они двинулись в сторону центра, по дороге набрели на новый ресторанчик с цветными стеклянными фонариками над входом и зашли выпить аперитив.

Ларисе хотелось обойтись без этих слов: «Завтра пора расставаться», – слов, что издревле женщина говорит Одиссею, моряку, уходящему за голубую непостижимую и властно манящую линию горизонта. Эти слова даже самую независимую «царицу Итаки» наделяют тоской женщины на час, проститутки, время которой истекло, наделяют ничем не оправданной пустой надеждой и ненужной уже ей свободой…

Из молочной пены кофе фраппе, который заказала Лариса, торчала вишенка. Она виртуозно откусила мякоть, а бледно-розовую косточку на ножке с крошечным листком положила в стеклянную пепельницу.

С другой стороны, Лариса понимала: Подгорный ждет от нее этих слов. Ему хочется слез скорбящей о расставании морячки, жены вечного моремана. Летчик и моряк – разве это не одно и то же? Валерия не назовешь человеком-загадкой. Она поняла это вчера вечером, когда он, словно невзначай, заговорил о ботве на камбузе бортпроводников, рассказал о своей жизни, хотя она и не спрашивала, а потом еще и запел.

Вместе с тем Ларисе нравилось, что душа у Подгорного скромная и искренняя, не обремененная розовыми мечтами и пустыми иллюзиями, надежная, словно добротная и прочная старая мебель. Слишком долго себя оберегавшая, избегавшая всяких опасностей жизни, со вчерашнего вечера Лариса не переставала удивляться своему немыслимому поведению, и во что бы то ни стало ей хотелось заручиться у этого неизвестно откуда свалившегося в ее жизнь второго пилота какой-то гарантией собственной безопасности. У нее по крайней мере почему-то была уверенность, что Подгорный не доставит ей особых хлопот.

Вишневая косточка, извлеченная из губ Ларисы, гладкая и теплая, понемногу обсыхая, приобретала неописуемый розовый оттенок… Неожиданно Подгорный протянул руку и сунул косточку в рот. Лариса изумленно вскрикнула и рассмеялась. Никогда раньше физическая близость не дарила ей ощущения такого безмятежного покоя.

Для вечерней прогулки они выбирали безлюдные окрестности, молча шли, переплетая и расплетая пальцы, безмятежно отдавшись в нежный плен растворяющих грани и полутона сумерек. Это казалось совершенно невероятным, но вплетенные в ее ладонь толстые мужские пальцы завтра улетят за облака. Неужели навсегда? Ей категорически не нравилась роль покинутой…

Чем сильнее мысли о завтрашнем расставании с этой женщиной одолевали Подгорного, тем почему-то больше та же горечь настраивала его на мечтательный лад: «Мужчина улетает в небеса ради благородной цели, оставляя женщину на земле».