Драконово семя

«Интересно, используют ли для гербов живые существа? – возникла мысль в его затуманенном мозгу. – Подгорный однажды рассказывал о коралловых атоллах, внутри которых, словно в неподвижном пруду, нет волн, и только вдалеке видны белые пенные барашки. Моя головная боль послабее, чем вчера. Она, словно волны, разбивается по ту сторону атоллов», – думал Игнат. Броненосец может стать гербом его головной боли, выброшенной за пределы атолла его сознания. Игнат постарался придать своему лицу максимально строгое выражение.

Подгорный – в сером свитере с высоким воротом – с броненосцем в руках показался в проеме двери.

– Гляди-ка, тебе подарок.

Игнат заранее решил, что во время их встречи не станет притворно улыбаться и под предлогом болезни попытается сохранить выражение недоступного безразличия.

– Странно. Ты ведь так ждал. Опять температура? – озабоченно спросила мать. Никогда еще она не выглядела в глазах Игната таким подобострастным ничтожеством.

– Это обычное чучело, – ничуть не обескураженный Подгорный положил броненосца у подушки, – работа самых настоящих бразильских индейцев. На праздник они надевают украшения из перьев, а также чучела броненосцев и крокодилов. На шее зубы леопарда, на пояснице леопардовая шкура. На спине колчан со стрелами, а в руках красивый разноцветный лук… Так что это не просто чучело, а часть настоящего праздничного убора. Если хочешь, в следующий раз привезу детеныша крокодила…

– Спасибо.

Игнат внимательно оглядел Подгорного. Загоревшее лицо выглядело еще мужественнее, густые брови, белые зубы смотрелись привлекательнее, чем прежде. Однако в его пространной тираде о наряде индейцев звучала неискренность, попытка подыграть фантазиям, которыми были заполнены преувеличенно эмоциональные письма Игната Подгорному. В этом повторно встреченном втором пилоте угадывалась подделка под прежнего второго пилота, более настоящего, что ли. Не сдержавшись, Игнат невольно сказал:

– Фальшивка какая-то.

Но Подгорный не понял его и довольно наивно возразил:

– Эй, не шути так, парень. Это потому, что мелкий? Так ведь броненосцы в детстве все маленькие. Сходи-ка лучше в зоопарк и проверь.

– Когда теперь снова в небо? – внезапно спросил Игнат.

Мать обернулась к сыну испуганно побледневшим лицом. Этот вопрос для Ларисы был самым важным и одновременно пугающим.

Подгорный продолжал смотреть в окно и, чуть сузив глаза, нарочито медленно произнес:

– Пока не знаю.

Ответ прозвучал неожиданным ударом для Игната. Лариса сумела промолчать, но напоминала при этом закупоренную бутылку с пенящимися в ней разнообразными переживаниями. На ее лице застыла типично женская гримаса – не поймешь, то ли она вконец несчастна, то ли, наоборот, безумно счастлива. Мать выглядела женщиной из самых низов, нищебродкой какой-то…

Подгорный, помедлив, добавил еще кое-что. В его словах теперь прозвучало милосердие сильного человека, уверенного в собственной праве влиять на судьбы других:

– В любом случае в течение недели нового борта нам не дадут, а этот ушел по спецразнарядке с другим экипажем.

Как только мать и Подгорный вышли из комнаты, Игнат, побагровев от злости, долго кашлял, потом открыл ноутбук и в файле о преступлениях Подгорного записал пункт третий:

На вопрос «Когда снова в полет?» вопреки ожиданиям ответил: «Не знаю».

Игнат задумался, но потом, разозлившись еще больше, допечатал пункт четвертый:

Его возвращение. Само по себе, как таковое, – никак не героическое.

Перечитав несколько раз, успокоился и устыдился своего гнева. Они ведь тренируются «ничего не чувствовать». Игнат с силой ударил себя ладонью по щеке, ударил еще раз. Прислушался к ритму собственного сердца и, убедившись, что в нем не осталось уже знаменитых «гроздьев гнева», перечитал еще раз третью и четвертую записи. И тем не менее решил все оставить как есть.

Вечерело. Из соседней комнаты донесся неясный звук. Похоже, мать там. И Подгорный тоже… А он не заперт на ключ. Сердце Игната забилось сильнее. Как в незапертой комнате в этот поздний час незаметно и тихо выдвинуть ящик шкафа и забраться в нишу? А если они зайдут к нему? Сегодня, пожалуй, лучше ничего не делать…

* * *

На стенах спальни проступили первые, едва заметные пастельные прикосновения рассвета. Подгорный ребячливо предложил Ларисе встретить восход в парке. Обычно консервативная Лариса неожиданно легко согласилась с этой странной идеей. Торопливо натянули все, что могли; Лариса на колготки надела рейтузы, поверх водолазки – толстый норвежский свитер. Подгорный набросил ей на плечи свое форменное пальто, и, когда, крадучись, они вышли на улицу, холодный предрассветный воздух приятно охватил их разгоряченные тела.

Они бежали по пустынному парку навстречу блеклому рассвету, хохотали до упаду, гонялись друг за дружкой, петляя между деревьями парка, а потом, остановившись, старательно дышали уставшими за ночь губами, соревнуясь в яркой белизне идущего изо рта пара.