Драконово семя

В седьмом часу добрались до набережной, с которой открывался вид на огромное озеро и порт. Небо на востоке менялось: его бледная предрассветная желтизна на глазах превращалась в горячечный багрянец.

В сотый раз спрашивая Ларису, не холодно ли ей, Подгорный вновь и вновь задавал себе вопрос: «Неужели правда бросишь? Откажешься от томного хмеля, которым обволакивают тебя облака неба и флаттер крыльев? От великолепия разлуки? От песни? От всего, что в изоляции от мира делает тебя еще в большей степени мужчиной?»

Кусочек будущего героизма, постоянно живущая в груди жажда подвига, далекая слава и далекая смерть. «Ну что, Подгорный, бросишь ли ты все это?! – говорил он сам себе. – Бросишь безоблачную свободу, где душа, касаясь извивов темных мыслей земли и священного света высот, потеряет самою себя и воспарит – так что уже не отличить благородных чувств от подлых, а все заслуги и негодяйские поступки когда-нибудь оптом спишет небо?!»

А с другой стороны… В течение полутора месяцев он внимательно вглядывался в опостылевшую ему, жалкую и однообразную жизнь летного странника. Расчленил ее, распробовал на цвет и вкус и теперь был уверен, что не осталось в ней уже ничего ранее им неизведанного. Славы нет нигде. Ни в Северном полушарии, ни в Южном, ни под Полярной звездой, ни под Южным Крестом, вечными покровителями путешественников!

В сентябре ему будет тридцать четыре. Самое время завязать с незрелыми фантазиями. В мире не существует лично для него предназначенной славы. Пусть тусклые фонари на набережной под первыми невнятно-серыми лучами противятся пробуждению, но Подгорному пора избавляться от иллюзий.

– Завтра первый день лета. Пусть это лето будет для нас хорошим, – вслух помолилась Лариса.

Подгорный смотрел на белое лицо подруги и думал о том, как красиво горит на нем алая помада, которой она второпях мазнула губы перед выходом. Лариса подставила лицо ветру, Подгорный шуточно чмокнул ее в губы.

– Лето будет прекрасным. Само собой.

– И это наш первый рассвет вместе, – добавила она внезапно севшим от холода голосом.

Валерий неожиданно спросил, не спросил, а закричал, да так громко, как если бы стоял зимой на взлетной полосе, стоял один и кричал против северного ветра:

– Выйдешь за меня?

Почему она все равно переспросила, не услышала, что ли? Разозлившись, Подгорный выпалил то, о чем мог и промолчать:

– Я говорю, выйдешь за меня? Возможно, я лишь скромный второй пилот, но не такой уж пустой человек. Можешь смеяться, но у меня на карте скопилась изрядная сумма денег. Я тебе покажу потом распечатку счета. Это все мое имущество. Хочешь ты этого или нет, но я все перепишу на тебя.

Смешные, наивные слова, они тронули ее сильнее, чем Подгорный мог себе представить. Лариса разрыдалась от счастья.

Теперь уже и его глазам стало больно смотреть на набирающее сияние солнце. Послышался шум пролетевшего самолета. Линия горизонта задрожала и исчезла, а плавающее в красноватой дымке солнце уронило в воду своего двойника прямо им под ноги.

Лариса согласилась, добавила, что следовало бы многое обсудить: Игнат, ее работа… «Если ты опять планируешь сразу в небо… думаю, было бы сложно…»

– Сейчас точно нет. А может, уже… – Тут Подгорный запнулся.

Борт, выделенный экипажу Подгорного, покинул Петрозаводск пятого июня. КВС пошел навстречу просьбе второго пилота, нашел ему временную замену, Валерий остался в гостях у Ларисы.

Выходные завершились, и Лариса, довольная тем, что борт ушел без Подгорного, направилась на работу.

С утра к ней, как обычно, заглянул зам. Хорошо знакомая услужливая улыбка, упрямый седой хохолок над морщинистым лбом…

– Двадцать пятого начнется промышленная ярмарка в Ленэкспо в Петербурге.

– Спасибо, я помню, Виктор Степанович. Вроде нас с вами это не касается, – ответила Лариса.

– Надо бы выделить представительские для коммерсов, может, и первый соберется…

Лариса сделала пометку в ежедневнике.

– Завтра у нас с вами инспектор из министерства. Чиновник совсем молодой, примите его. Вся надежда на вас, а я буду только красиво улыбаться.

– Слушаюсь и повинуюсь, Лариса Ивановна. Кстати, у меня там, в Москве, влиятельный приятель, из старой гвардии, так сказать.

– Вы говорили. Это нам на пользу.

Лариса окинула взглядом импозантную фигуру пожилого заместителя, стройность которой подчеркивалась шерстяным жилетом с диагональной шотландской клеткой.

– Кстати, как ваше здоровье, Виктор Степанович?

– Leave much to be desired, – грустно ответил он. – Подагра замучила старика, суставы сильно болят.

– Надо бы в санаторий, подлечиться, в вашу любимую Белоруссию.

– Не получается. Закончили отчет по первому кварталу, теперь на носу полугодие.

– Не думайте ни о чем, поезжайте… Если вы сляжете, я без вас как без рук.

Зам ответил ей вежливой улыбкой, бледная рука в пигментных пятнах ощупала галстук, нервно поправила узел.

Ларисе вдруг показалось, что лучшего советчика ей не найти. Опьянев от собственного счастья, она неожиданно выболтала все, что с ней произошло за последние дни, хотя кое о чем следовало бы и промолчать.