Впрочем, Эосин мало походил на особу царской крови. Одетый в обычную черную тунику и подпоясанный такого же цвета кушаком, он почти не носил украшений. Не в пример его сородичам, которые любили яркие одежды и золото, считая, что носить его на себе - верный признак богатства и почета, что в свою очередь, очень ценилось в Подгорном Царстве. Эосин носил лишь корону, да имел пару перстней на коротких узловатых пальцах - тем, собственно, и отличался. Возраст правителя Лориэля уже перевалил через три сотни лет, и говорило это о том, что царь постепенно стареет. Однако же, густая его борода еще не была тронута сединой, а руки не тряслись, чем страдали все без исключения гномы, коим довелось дожить до этого возраста. Но сейчас лицо Эосина осунулось, плечи поникли и перед Ареном сидел ветхий старик, погруженный в свои тяжкие думы.
Арен приблизился к трону и, не доходя до него трех шагов, опустился на одно колено, склонив перед царем голову. Такого приветствия требовали непреложные правила аудиенции, хоть и претили гордому военачальнику. Он не привык кланяться, не привык надевать на лицо маску из фальшивой улыбкой и чувствовал себя как рыба, выброшенная жестокой волной на разгоряченный берег, в окружении дворцовых тайн и интриг.
Все это было чуждо для простого и честного рубаки, который не родился в семье вельможи или военачальника, а добился сие звание на поле сечи, не щадя ни себя, ни врага, бросаясь в гущу боя очертя голову.
Досчитав про себя до пяти, он, наконец, поднял глаза на своего повелителя, но Эосин совсем не замечал присутствия своего верного подчиненного. Он так и сидел, задумчиво смотря в одну точку невидящим взором.
- Мой государь и повелитель, - набрав в легкие побольше воздуха, произнес Арен. - Я принес тебе весть...
Эосин вздрогнул. Казалось, что царь только что очнулся от долгого и неприятного сна. Его затуманенный взор приобрел осмысленность, плечи расправились, волевой подбородок гордо поднялся вверх.
- Надеюсь, мой верный Арен, ты принес мне добрую весть? - в его глазах зажглась слабая искра надежды. - Войска Медегмы наконец-то покинули границы Лориэля?
Нет. Ничем не мог порадовать своего повелителя Арен.
- Прости, мой государь, - военачальник снова склонил голову, не желая видеть разочарования и еще большую тревогу в глазах своего царя. - Темная армия так и стоит под стенами твоего государства и не спешит покидать твоих владений. Но хуже всего, мой повелитель, что к Лориэлю с разных сторон стягиваются горные тролли, таща за собой катапульты и баллисты. Не знаю уж, что послужило их вступлению в Темные Легионы, чем прельстила их Владычица Тьмы, но вражеская армия множится, и мы уже не можем смотреть на это сквозь пальцы.
- Тревожные вести ты принес мне, Арен, - Эосин не обратил ровно никакого внимания на последнее высказывания своего военачальника. Он тяжело вздохнул, и плечи его снова опустились, как будто на них легло все бремя мира.
- Позволь молвить, государь,- и не дожидаясь разрешения, Арен произнес: - У нас еще есть время, есть силы. Если мы выведем свои войска за стены Лориэля, то...
- То непременно погибните храбро, но бессмысленно, - поморщился Эосин. - А Лориэль потеряет своих верных защитников.
"Мы в равной степени обречены! - подумал Арен и почувствовал непреодолимое желание встряхнуть своего царя, , что с каждым днем становился в его глазах все более жалким и нерешительным. - Но лучше умереть в славном бою, омывая свою секиру в зеленой гоблинской крови, чем жить и трястись от страха"!
- Ты принес мне печальную весть, и я благодарен тебе за то, что на это у тебя хватило мужества. А теперь оставь меня, - Эосин слегка махнул кистью, показывая тем самым, что аудиенция закончена. - Мне нужно побыть одному и хорошо все обдумать.
Арен вышел из Тронного Зала с тяжелым камнем на сердце и снова очутился в просторном помещении, где совсем недавно он с нетерпением дожидался встречи со своим царем.
Перед ним возвышалась скульптура Эосина, выполненная из чистого золота. Гордый вид, пронзительный взгляд - как же отличалось это величественное подобие от жалкого оригинала...
Надо срочно сорвать с глаз государя повязку и заставить его прозреть, ибо бездействие смерти подобно.
Лиассин шел по темному туннелю Лориэля. Его шаги гулким эхом отдавались от сводов подземелья и разносились далеко по лабиринтам подгорной цитадели. Все ниже и ниже вел его путь, в те шахты, о которых уже давно не вспоминали коренные жители горы.
Хоть на грубо прорубленных стенах не было ни одного горящего факела, он прекрасно ориентировался в темноте, не испытывая ни малейшего дискомфорта. Собственно, способность видеть в абсолютном мраке, словно днем, являлась одной из привилегий тех, кто отдал свою душу Тьме.