– Джон, я и юрист… В данном случае нельзя считаться только с тем, чего требует закон. Тут, вероятно, найдется то, во что никто не должен быть посвящен… – Ван Хельсинг вынул из своего бумажника склеенные листки с записями, которые девушка разорвала. – Ты пока просмотри эти бумаги, опечатай их и вызови ее адвоката. Я останусь на всю ночь в комнате девушки, потому что… Потому что будет нехорошо, если кто-нибудь посторонний узнает ее… тайну.
Все бумаги оказались в полном порядке, там даже было точно указано место захоронения. Едва я запечатал письмо к адвокату, как вошел ван Хельсинг:
– Не могу ли я тебе помочь, Джон? Я свободен.
– И как, вы нашли то, что искали?
– Именно то, на что рассчитывал: несколько писем, заметок и недавно начатый дневник. Вот они. Но о них не должна знать ни одна живая душа…
Прежде чем отправиться спать, я в сопровождении профессора еще раз поднялся взглянуть на Люси. Агент похоронной конторы превратил комнату в маленькую оранжерею. Все утопало в роскошных белоснежных цветах, лицо девушки было покрыто тонким кружевом покрывала. Ван Хельсинг приподнял его; я поразился ангельской красоте, которая предстала передо мной. При свете восковых свечей вся прежняя прелесть вернулась к Люси – смерть, вместо того чтобы разрушить, восстановила всю полноту жизни до такой степени, что стало казаться – она не умерла, а просто спит. Мой учитель смотрел на покойную с холодным любопытством исследователя, ведь он не любил ее так, как я.
– Оставайся здесь до моего возвращения, – сказал ван Хельсинг и вскоре вернулся с большой охапкой цветов и стеблей чеснока и разбросал их среди других цветов по комнате.
Затем он снял со своей шеи небольшой золотой крест, положил его на губы Люси, снова прикрыл ее лицо покрывалом, и мы покинули это скорбное место…
Я уже готовился лечь, когда ван Хельсинг постучал в дверь:
– Прошу тебя, Джон, ассистировать мне при вскрытии.
– Разве это необходимо?
– Я хочу провести операцию, но не такую, как ты думаешь. Мы доверяем друг другу, и я надеюсь на твое молчание Я хочу отделить ее голову и вынуть сердце. Что ты так ошеломленно уставился? – рассерженно воскликнул он. – Ты врач; я знаю, ты без колебаний решался на такие хирургические вмешательства, от которых отказывались другие… Хотелось бы сделать это сегодня, однако ради мистера Холмвуда придется подождать; ему, наверное, захочется еще раз взглянуть на молодую леди! После того как ее положат в гроб…
– Профессор, девушка умерла. Зачем понапрасну терзать ее измученное тело? Какая польза науке от ваших фантазий? И без того все ужасно!
Он положил мне руки на плечи и мягко произнес:
– Если бы я мог, то взял бы на свою душу тяжесть, которую ты сейчас испытываешь. Но есть вещи, которых ты пока не знаешь… они весьма неприятны. Джон, ты мне друг уже много лет; подумай и скажи: делал ли я что-нибудь, не имея на то веских оснований? Ты сам прислал за мной. И мисс Люси мне доверяла, а я поклялся ей… Впрочем, не будем пока об этом. У меня достаточно причин, чтобы принять такое решение. Если ты все еще колеблешься, мне придется раскрыть все карты, а это может плохо кончиться для тебя… Сейчас мне очень нужна твоя поддержка!
Мне ничего не оставалось, как пообещать ему свою помощь.
Я, должно быть, долго и крепко спал; стояла глубокая ночь, когда ван Хельсинг разбудил меня.
– Можешь не беспокоиться, мы не будем делать вскрытия…
– Почему?
– Потому, – ответил профессор, показывая мне свой золотой крестик, – что он был украден!
– Как украден, – удивленно спросил я, – если крест сейчас у вас?
– Я отобрал его у бессовестной служанки… Она, конечно, будет примерно наказана, но не мной, так как не ведала, что творила… Теперь придется подождать…
Он покинул меня, перепутав все мои мысли.
Следующий день тянулся тоскливо; прибыл адвокат, мистер Маркан. Он оказался толковым и деловитым джентльменом и взял на себя все наши мелкие хлопоты.
Мистер Маркан сообщил нам, что миссис Вестенра уже давно готовилась к смерти, зная о своей болезни, поэтому привела свои дела в полный порядок. Он также сказал, что все состояние, ценные бумаги и недвижимость, за исключением личного имущества отца Люси, которое теперь, при отсутствии прямых наследников, перейдет к побочной фамильной ветви, – завещано мистеру Артуру Холмвуду.
Арчи был невероятно подавлен и опечален, его мужество, казалось, окончательно исчезло после череды тяжких переживаний: только что поступило известие о смерти его отца, и это стало для него дополнительным ударом.
Ван Хельсинг подал мне знак отвести его к Люси, чтобы Артур попрощался с невестой.
– Пойдем, посмотрим на нее, – сказал я.
Мы вместе подошли к кровати, и я поднял покрывало. Господи, как она была хороша! С каждым часом ее красота будто расцветала. Это поразило и напугало меня. Мой друг лихорадочно дрожал; я видел, что его одолевают сомнения.
– Джон, она и впрямь умерла? – шепотом спросил он.