Я с грустью ответил, что это действительно так. И добавил, что надо проститься с Люси, пора начинать приготовления к похоронам. Арчи взял ее мертвую руку и коснулся губами, затем пристально взглянул на свою невесту и вышел, не произнеся ни слова.
В гостиной я передал профессору наш короткий диалог. Ван Хельсинг усмехнулся:
– Это меня нисколько не удивляет, я и сам усомнился в том, что девушка мертва…
Обедали мы все вместе; бедный Артур был чернее тучи, профессор молчал и заговорил только тогда, когда прислуга убрала со стола и удалилась.
– Лорд Годалминг… – начал он, беря сигару, но Арчи перебил его:
– Без титулов, ради Бога! Во всяком случае, не теперь. Простите меня, сэр, я не хотел вас обидеть, но мой отец… эта рана еще слишком свежа! Благодарю вас за все, что вы пытались сделать для бедной Люси…
– Она… перед концом она просила меня… как бы это выразиться поточнее, – лицо ван Хельсинга стало строже, чем обычно, – опекать вас… И все-таки, как мне к вам обращаться, сэр? Вы ведь для меня уже не «мистер Холмвуд» и еще не «Артур», хотя, признаться, я к вам привязался.
– Зовите как вам угодно, профессор. Я во всем доверюсь вам, ведь вы друг Джона и были ее другом…
– Мне хотелось бы задать вам кое-какие вопросы.
– Прошу вас.
– Вам известно, что вы унаследовали состояние семьи Вестенра?
– Нет. – Арчи изумленно покачал головой.
– Тогда еще один вопрос, вернее, просьба… Вот бумаги вашей невесты – письма, дневник, записи. Я хотел бы просить вас, как правопреемника, позволить мне взять их на время. Я все верну в целости. Но вам пока не следует читать дневник Люси. Думаю, и она бы этого не желала. И не падайте духом…
– Поступайте, как знаете, доктор. – Артур поднялся и повторил: – Я вам полностью доверяю.
Ночью я спал на диване в комнате для гостей. Ван Хельсинг совсем не ложился. Он бродил, словно часовой, по всему дому, то и дело заглядывая в спальню, где лежала Люси, осыпанная белыми цветами чеснока, запах которых смешивался с ароматом роз и лилий.
Джонатан спит.
Церемония похорон была простой, но торжественной. За гробом шли мы, прислуга, двое-трое друзей из Эксетера, лондонский агент и заместитель сэра Уильяма Пакстона, президента коллегии адвокатов. Джонатан и я чувствовали, что потеряли дорогого и близкого человека. Мы медленно вернулись в город, доехав автобусом до Гайд-парка. Затем пошли по Пиккадилли пешком. Я засмотрелась на красивую девушку в ажурной шляпке, сидящую в остановившемся у модной лавки кебе, как вдруг Джонатан крепко и больно схватил меня за руку и воскликнул:
– Господи!
Мне все время тревожно, так как меня не покидает страх, что у него опять начнутся нервные припадки. Я моментально повернулась к нему и спросила, что случилось.
Джонатан был бледен, глаза расширены. Он с ужасом смотрел на какого-то высокого худощавого господина с крючковатым носом, темными усиками и остроконечной бородкой, рассматривавшего ту же хорошенькую барышню, что и я. Мужчина не сводил с нее глаз, и мне удалось его хорошо разглядеть. Выражение его лица… оно было замкнутым, жестким и чувственным; странная улыбка пунцовых губ обнажала крупные зубы, больше походившие на клыки. Джонатан остановился и так уставился на этого господина – я подумала, что тот вот-вот это заметит. Осторожно отведя его в сторону, я спросила, что его так взволновало.
– Ты знаешь, кто это?
– Нет, дорогой, не знаю. А ты?
– Это
Из лавки вышел какой-то господин с пакетом, передал его леди в коляске, и они сразу уехали. Мрачный незнакомец долго глядел вслед, затем, наняв экипаж, последовал за ними. Джонатан пробормотал:
– Мне кажется, что это граф, но он словно помолодел… Боже мой, а если это правда?! Как же узнать…
Он был так встревожен, что я боялась даже расспрашивать его. Я потянула мужа за рукав, и он покорно последовал за мной. Мы немного прогулялись, затем заглянули в парк и отдохнули на скамье в тени вяза. Был теплый осенний день. Джонатан смотрел в пространство невидящим взглядом, затем, опустив голову мне на плечо, задремал. Я не беспокоила его; полчаса спустя он встрепенулся и проговорил:
– Мина, неужели я уснул? Прости мою оплошность. Какой же я невнимательный, давай-ка где-нибудь выпьем чашечку чаю…
Он совершенно не помнил о том, что случилось на Пиккадилли. Мне не нравится эта болезненная забывчивость. Пока я не стану его мучить, однако все-таки необходимо выяснить, что с ним приключилось в путешествии. Боюсь, пришло время распечатать тот пакет и заглянуть туда… Надеюсь, Джонатан, ты простишь это мне, ведь я поступлю так только для твоей же пользы!
Во всех отношениях грустно возвращаться – дом опустел, нашего друга там больше нет; Джонатан все еще бледен и слаб… А тут еще и эта кошмарная телеграмма!
Сколько горя… Бедная миссис Вестенра! Моя Люси! Их обеих нет в живых… Мистер Холмвуд утратил самое дорогое.
Да поможет нам Господь пережить все эти несчастья!