В памфлетах немало говорится о черном юморе воеводы. Например, о человеке, приведенном на суд к Дракуле и горячо уверявшем, что он не совершал преступления, в котором его обвиняют. «Значит, ты виноват в чем-то другом!» — не растерялся воевода. «Что вы, господин! Вся округа знает меня как честнейшего человека, не способного ни на какое зло». «Что ж, — сказал Дракула, — тогда я велю отрубить тебе голову и выставить в церкви, чтобы ей поклонялись как святыне». Можно вспомнить и историю о том, как господарь приказал обезглавить нескольких бояр, а в их черепах велел посадить капусту. «Впоследствии, — повествует один из манускриптов «бенедиктинской рукописи», — он пригласил к себе друзей казненных и угостил их этой капустой, сказав после этого: “Вы только что съели мозг ваших друзей”. И тут же велел посадить их на кол».
В варианте этого сюжета говорится о том, что господарь откармливал трупами своих жертв раков в дворцовом пруду, а потом кормил этими раками друзей казненных:
Тут снова возникает параллель с Иваном Грозным — в источниках (естественно, тоже западных) говорится, что он со своими опричниками питался рыбой, выловленной в дворцовом пруду, куда бросали тела казненных. Велик соблазн предположить, что русский царь и в этом подражал своему валашскому коллеге, но скорее всего это просто совпадение. То же касается и сажания на кол, которое при Иване IV применялось весьма широко — как и Дракула, он сажал на кол бояр и простолюдинов, татар и немцев, не только живых, но и мертвых (так были казнены посмертно ливонцы из Вендена, упорно защищавшие свой город от русских войск). Царь научился этому способу расправы с врагами не у валахов, а у татар, которые занимались колосажанием еще во времена Батыя. Но сходство между двумя государями глубже, чем совпадение излюбленных ими методов казни. Историк Руслан Скрынников считал, что Иван Грозный первым в русской истории сделал террор сердцевиной государственного управления. То же самое Дракула совершил в Валахии, и все его благие и разумные начинания были скромпрометированы в глазах потомков (да и современников) тем, что их проводили в жизнь при помощи жесточайших репрессий.
Еще одна история, тоже фольклорная, повествует, как Дракула — опять-таки подобно другим вошедшим в легенды правителям — одевался простолюдином и обходил в таком виде улицы и рынки. Во время одной из таких прогулок к нему в толпе подобрался вор, который срезал с его кафтана несколько пуговиц, сделанных из драгоценных камней. Воевода, никогда не терявший бдительности, повернулся и мгновенно отсек жулику нос. «Что ты делаешь?!» — завопил тот. «Ты же отрезал у меня пуговицы», — хладнокровно напомнил Дракула. «Вот, забери твои пуговицы обратно!» — сказал вор. «Что ж, тогда и ты возьми назад свой нос», — ответил воевода.
Сажанием на кол дело не ограничивалось — Дракуле приписывали самые изощренные казни и пытки, заимствованные, вероятно, его обличителями из описания мучений христианских святых. Самый ранний их список приведен в «Истории воеводы Дракулы» 1463 года: «Он творил ужасные, пугающие и неописуемые мучительства. Он распинал матерей вместе с младенцами и детей возрастом год, два и старше. Он отрывал детей от матерей и матерей от детей. Он также отрезал матерям груди и вкладывал в раны головы их детей, а потом сажал их на кол. Творил он и многие другие казни. Никто из жестоких тиранов и преследователей христиан — Ирод, Нерон, Диоклетиан и прочие язычники — не причинил столько зла и боли, не сделал столько людей мучениками, как этот безбожный тиран»[43].
Еще красноречивее в описании зверств воеводы оказался Михаэль Бехайм: