Дракула против Гитлера.

В отчаянии я стал повсюду, где только можно, искать какое-нибудь место, где можно было спрятаться. Но ничего такого там не оказалось – ни вентиляционного

отверстия, ни какого-нибудь технического подпола. Одинокое окошко находилось весьма высоко от пола и было явно слишком маленьким, чтобы я мог в него пролезть.

По виду оно было таким, будто его не открывали со времен Наполеона. Местечко это было плотно закупорено, как герметичная подводная лодка, что, вероятно,

было связано с запахом.

Я прижался спиной к двери и услышал, как дребезжат дверные ручки и трясутся двери в коридоре – точно так же, как делал это я, войдя сюда. Я выглянул в

коридор и увидел одного-единственного солдата, один за другим проверяющего офисы.

Эта нацистская сволочь вскоре обнаружит то же самое, что и я. Что открывается здесь только одна дверь. Та самая, за которой притаился я. До обнаружения

у меня оставались считанные секунды. Биение моего собственного сердца и кровь, стучавшая у меня в висках, были похожи на удары молота, они казались мне

такими громкими, что я был уверен, что их слышно даже моему преследователю.

Отставив в сторону свой Томпсон – даже один выстрел из пулемета поставит на уши все здание – я вытащил пистолет Welrod .32-го калибра с глушителем, который

был у меня при себе большую часть всей южной кампании. Тогда мне не пришлось им часто пользоваться, я выстрелил из него лишь несколько раз. Он не отличался

большой точностью стрельбы, но ведь туалет был крошечной каморкой. Это будет убийством с близкого расстояния. И слава Богу, так как стрелок из пистолета

из меня ужасный, я не способен попасть в задницу слону, даже если бы держал его за хвост.

Мои пальцы обхватили рукоятку пистолета, сжимая ее изо всех сил. Длинная трубка, в которой прятался ствол, лежала у меня на ноге.

Дверь слегка приоткрылась. В уборную вошел немецкий солдат в гимнастерке до боли знакомого уныло-серого цвета.

Любопытный парадокс войны, на котором я пока подробно не останавливался, – это тонкая грань между обычным умышленным убийством и убийством на войне. То,

как цивилизованный человек, религиозный и верующий, приученный ненавидеть убийство и разумом, и морально, обычный человек, которого наши законы, вера и

нормы семейного воспитания учат, что решительно неправильно убивать другого человека, может вдруг резко, по щелчку какого-то переключателя в мозгу, внутренне

согласиться и оправдать убийство своего врага, посчитав его не только необходимым, но и правильным. И часто прославляемым.

Я и до этого, разумеется, убивал представителей противника, во время наших действий на юге, в вагоне на железной дороге, и вообще-то там я убил людей даже

больше, чем пришлось на мою долю на этом военном заводе примерно с час назад. Но все эти убитые мною жертвы находились на расстоянии от меня, я их воспринимал

просто как цели в тире, которые падали; тот факт, что они были мною бесповоротно и окончательно ликвидированы, мною лишь отмечался, но я о нем не задумывался.

И после этого они сразу же исчезали и забывались, удаленные из действительности и рационального осознания, выразимся так. В ситуации, когда либо ты убиваешь,

либо тебя, ты просто действуешь, и все прочие мысли и эмоции заглушаются ощущением чистой радости и облегчения, что сам ты остался жив.

Но самым значимым фактором этого традиционно-ортодоксального убийства является именно удаленность от цели.

А этот человек, вошедший в дверь, находился на таком близком от меня расстоянии, что я даже почувствовал лук и перец в его дыхании. Настолько близко, что

я увидел конъюнктивит, от которого у него вспухло одно веко, отчего даже казалось, что он подмигивает мне. Настолько близко, что я увидел его загорелую

кожу и необычно низко опускавшийся вдовий мысок, видный из-под краешка его пилотки. Он чем-то напоминал мне моего дядю Клайва.

Но вовсе не память о дяде заставила меня тормознуть (он надоедливый кретин), поэтому, мне кажется, дело именно в этом близком нахождении солдата от меня

и, не могу подобрать других слов, в том факте, что это был именно живой человек, во плоти и крови, находившийся недалеко от меня – вот это и заставило

меня воздержаться от импульсивного убийственного намерения.

Я развернул свой Велрод, схватив его вместо рукоятки за толстый ствол и ударил немца пистолетом по голове. Удар сбил набок его пилотку, и он, похоже, ничего

не почувствовал, кроме как испугался от неожиданности. Но, в отличие от противников «Бульдога» Драммонда*, он не упал к моим ногам, лишившись сознания.

- - - - - - - - - - - - - - - - -

* Хью «Бульдог» Драммонд – герой произведений «Сапёра» (псевдоним писателя Германа Кирилла Макнейла), серии его романов, впервые опубликованных в период

с 1920 по 1954 годы. Считается прототипом Джеймса Бонда. Он капитан, награжденный орденом «За выдающиеся заслуги» и Военным крестом, ветеран Первой Мировой

войны, который после войны стал частным детективом. Жестоко дерется и побеждает всех своих врагов-злодеев. – Прим. переводчика.

- - - - - - - - - - - - - - - - -