Дракула против Гитлера (ЛП)

(Продолжение)

28 АПРЕЛЯ.

Весь этот день я пребывал почти как в тумане. Блаженство минувшей ночи казалось мне чем-то вроде бреда. Были объявлены завтрак, а затем обед, но присутствовал только профессор. Избегала ли меня прекрасная Люси или, как объяснил мне ее отец, действительно устраивала собрание руководства партизанской ячейки, я не знал. Ел я мало, вел себя совершенно как полупомешанный лунатик, витая в сладких, я бы сказал, возбужденных воспоминаниях минувшей ночи. Аппетит у Ренфилда был зверским, ни в коей мере не ослаблявшимся из-за его недееспособности; он мог часами сидеть один, думая только о том, что занимало его мысли. Что это были за мысли, я не имел ни малейшего понятия.

Мои же собственные мысли постоянно возвращались к фантазиям о Люси и обо мне. В воображении моем рисовались драматические картины моих полных опасностей героических подвигов, в которых я командовал храбрыми партизанскими рейдами и возвращался в ее любящие объятия, а она перевязывала мне различные мелкие раны и награждала меня за подвиги нежнейшими занятиями любовью.

Источником, питавшим эти грёзы, очевидно, являлся мой юношеский интерес к Киплингу и Теннисону. В детстве я был пленен рассказами из эпохи британского владычества в Индии. «Жизнь бенгальского улана» [кинолента 1935 года, на основе одноименного романа Франсиса Йейтса-Брауна — Прим. переводчика] была мною прочитана, несколько раз перечитана и разыграна с моими товарищами на дворе; мы без конца убивали друг друга своими деревянными игрушечными мечами и опереточными ружьями. В местном кинотеатре я просиживал множество раз все сеансы фильма «Железная маска» [1929 г.] и пересказывал практически наизусть его сюжет школьным приятелям, в точности воссоздавая каждую деталь отчаянной храбрости Дугласа Фэрбенкса.

Моего отца, служившего в окопах во время Великой войны [Первой Мировой], это беспокоило, он не одобрял мою восторженную увлеченность романтикой войны.

Но романтические, рыцарские представления о воинской чести так просто не развеять, и они не улетучились.

И важной составной частью этих историй являлась награда за славу, любовь прекрасной женщины. В том, что я был вознагражден так рано, еще до того, как доказал свою ценность на поле битвы, я не раскаиваюсь. На самом деле мое желание проявить себя возросло в разы.

Оно же было почти поэтичным, положение, в котором я теперь оказался. У меня есть грозный враг, его зло наглядно, как и полагается, было им продемонстрировано во время кровавой расправы в Брашове и на перекрестке, и у меня есть Прекрасная Дама, которая признает и оценит любые героические деяния, которые я продемонстрирую всем.

И теперь мне была нужна лишь боевая задача, операция, в которой я себя проявлю.

Спускаясь, как во сне, вниз по лестнице, я обнаружил профессора, который что-то читал, углубившись в какой-то непонятный текст с темным смыслом. Он склонился над книгой, лежавшей на его столе, не замечая ничего вокруг себя, кроме страницы в нескольких сантиметрах от своего носа.

Я набрал себе немного сыра и хлеба из кладовки, немного колбасы и местного сидра. Накормив Ренфилда и себя самого, я не смог больше вытерпеть и все-таки прервал профессора, спросив его, где же милая Люси. Он заверил меня, что она скоро придет, но я заметил беспокойство в его глазах. Я разделил с ним его озабоченность, которая была усилена почти непреодолимым желанием ее объятий, если не чего-то большего.

Словно вняв моим страстным желаниям, она вдруг показалась в дверях, запыхавшись, бросив в сторону бинокль и расстегивая подвязки брюк для езды на велосипеде.

«Встреча назначена, и состоится уже менее чем через час», сказала она. «Я уведомила всех лично. По всему городу блокпосты и контрольно-пропускные пункты.

Поэтому я и задержалась».

«Неужели нельзя было позвонить по телефону?», спросил я несколько раздраженно, возмущенный тем, что она не взяла меня с собой на свои дерзкие вылазки.

«Нам нельзя рисковать, не исключено, что нацисты прослушивают линии», сказала она мне.

Я выругал себя самого за то, что не подумал об этой военной хитрости с ее стороны. Кто тут шпион?

Профессор схватил пальто. «Ты ела?», спросил он дочь. Она кивнула.

«Полагаю, вы умеете водить машину». Он адресовал эту фразу мне. Я сказал, что могу. Я заметил, что этот замечательный доктор вовсе не говорил на каком-то ломаном английском языке, как его характеризовали в Книге. Может, он выучился говорить на нем лучше в последующие годы? Или ирландец [Брэм Стоукер] сгустил краски в этом отношении?

Автомобиль был великолепным Bentley Speed Six Sportsman Coupe с плавной крышей 1930 года в безупречном состоянии. Он завелся с первого же раза, и двигатель его заурчал так же ровно и спокойно, как кошка старой девы. Профессор объяснил, что благодаря своему положению медицинского работника — опытного врача — он получает дополнительное топливо, сверх обычных норм военного времени в Румынии, примерно как полицейские, пожарные и, конечно же, военные машины.