Такова оценка отца: как видим, она нисколько не приукрашена.
Такова оценка дяди: она ничуть не лучше отцовской.
Мы уже знаем, как оценивали его в семье; посмотрим теперь, как оценивали его посторонние.
Через девять лет после того, как отец и дядя письменно высказались по поводу своего сына и племянника, Ривароль говорит:
— Мирабо всего лишь чудовищный болтун!
— Мирабо — негодяй! — говорит д’Амбли.
— Мирабо — сумасброд! — говорит Ла Пуль.
— Мирабо — злодей! — говорит Гийерми.
— Мирабо — убийца! — говорит аббат Мори.
— Мирабо — конченый человек! — говорит Тарже.
— Мирабо — покойник! — говорит Дюпор.
— Мирабо — это оратор, которого чаще освистывали, нежели встречали овациями! — говорит Лепелетье.
— У Мирабо душа изрыта оспой! — говорит Шансене.
— Мирабо надо сослать на галеры! — говорит Ламбеск.
— Мирабо нужно повесить! — говорит Марат.
Второго апреля Мирабо умирает.
И 3 апреля ради него придумывают Пантеон!..
IX
— Я уношу с собой в могилу горестное предчувствие гибели монархии, — сказал умирающий Мирабо.
Мирабо сказал правду.
И потому после смерти Мирабо король понял, что он лишился последней опоры, подобно тому как Национальное собрание поняло, что после этой смерти в нем образовалась пустота и ему надо преобразоваться.
В итоге Людовик XVI замыслил побег, а Национальное собрание решило добровольно распуститься.
Впрочем, перспективы королевской власти день ото дня становились все мрачнее. Обнародовав в Павии свою декларацию от 18 мая, император Леопольд сбрасывает маску и показывает, что он совместно с другими державами задумал осуществить контрреволюцию во Франции.
Третьего июня выходит уже упоминавшийся нами указ, узаконивающий гильотину.
Пятого июня — указ, лишающий короля самой прекрасной из его прерогатив, а именно права помилования.
Одиннадцатого июня — указ, предписывающий принцу де Конде вернуться во Францию под страхом быть объявленным вне закона и увидеть свои владения конфискованными.
Девятнадцатого июня Робеспьера избирают общественным обвинителем уголовного суда Парижа, а Петиона и Бюзо — вице-председателями.
Но имело место еще одно явление, не менее страшное в глазах королевского двора, отличавшегося глубокой религиозностью.