Драма девяносто третьего года. Часть первая

Подобно тому, как плиты мостовой должны ощущать, как между ними пробивается трава, разъединяя их, королевский двор ощущал, как через все трещины, образовавшиеся в обществе, пробивается безбожие.

Так, был принят указ о присяге священников.

Так, был принят указ, согласно которому Венессенское графство и город Авиньон следовало вместе со всеми их землями и угодьями присоединить к Французской державе.

Так, был принят указ, в соответствии с которым бренные останки Вольтера, тайно вывезенные из Парижа, где им было отказано в погребении, триумфально вернутся туда и будут помещены в Пантеоне.

Мало того, королева предложила для этой церемонии белых лошадей, которым предстояло везти погребальную колесницу бога атеизма.

Прибавьте к этому злосчастный портрет Карла I, провисевший три года в будуаре г-жи дю Барри и затем подаренный ею Людовику XVI, дабы он всегда имел перед глазами изображение короля, которому его парламент отрубил голову, что, вполне естественно, должно было внушать Людовику XVI весьма малую симпатию к его собственному парламенту, то есть к Национальному собранию.

Так вот, этот великолепный портрет Карла I, этот изумительный холст Ван Дейка, на котором с предвидением гения художник изобразил английского короля в полном одиночестве стоящим у берега моря, как если бы он уже пытался предпринять побег, этот образ человека с печальным взглядом, последовал за Людовиком ХУЛ в Париж вместе с обстановкой из Версальского дворца, и каждый раз, когда он проходил перед ним, он вытирал платком лоб, мокрый от пота, и возвращался к мысли, так часто высказывавшейся и так часто отвергавшейся, покинуть Францию.

Другим событием, которое произвело на него сильное впечатление, стало то, что произошло 18 апреля.

Король решил отправиться в Сен-Клу, но народ, окружив его кареты, помешал ему выехать из Тюильри. Славным народом владела лишь одна идея, и эта идея, верность которой подтверждали факты, состояла в том, что король хочет бежать.

С этого времени Людовик XVI стал воспринимать себя как узника в своем собственном дворце.

Кроме того, из-за границы до него доносились вести, ничуть не утешительнее новостей о том, что происходило во Франции; так, ему стало известно, что эмигранты обсуждают вопрос о том, чтобы низложить его и назначить регента.

К тому же побега короля желали две партии.

Роялистская партия — потому что король, оказавшись на свободе, мог воспользоваться предложениями Пруссии и Австрии и вернуться во Францию, приведя с собой двести тысяч иностранных солдат.

Республиканская партия — чтобы запретить представителям правящей династии въезд в страну и полностью упразднить королевскую власть.

Ну как можно было думать, что план, к которому сочувственно относился Людовик XVI и которому открыто благоприятствовали роялисты и тайно республиканцы, не будет иметь успеха?

Король мог бы уехать один, верхом; это облегчило бы побег, и, несомненно, беглец сумел бы добраться до эскорта, обладающего достаточной силой, чтобы препроводить его к границе; однако 6 октября, в разгар событий, происходивших в Версале, королева, воспользовавшись тревогой, в которой пребывал муж, заставила его поклясться, что он никогда не уедет один, без нее и детей, и что они либо вместе спасутся, либо вместе погибнут; ей удалось вырвать у короля обещание, что в момент отъезда она не расстанется с ним ни на минуту, даже с тем, чтобы встретиться с ним потом у заставы.

И потому король решил уехать с королевой, принцессой Елизаветой и двумя своими детьми.

Людовик XVI был не так уж уверен в иностранных государях. Монархом, на которого ему, казалось бы, следовало рассчитывать более всего и на которого, тем не менее, он рассчитывал менее всего, был его шурин Леопольд, этот двуликий Янус, улыбающийся на одной стороне и готовый укусить на другой; кроме того, Саксонской династии, из которой происходила мать Людовика XVI, было за что не любить Австрийский дом; да и сам король, повторяя всего лишь слухи, открыто обвинял г-на де Шуазёля, большого друга Марии Терезии, в том, что он отравил его отца, монсеньора дофина.

Однако еще в 1789 году Пруссия предлагала ему сто тысяч солдат.

Однако Екатерина II, Екатерина Великая, Северная Семирамида, как именовал ее Вольтер, писала Марии Антуанетте:

«Короли должны идти своей дорогой, не обращая внимания на крики народа, как луна движется по небу, не останавливаясь из-за лая собак».

Однако Густав III, этот шведский царек, принесший на трон Густава Адольфа пороки последнего Валуа, предложил королеве ждать ее в Ахене, где он пребывал под предлогом лечения на водах, и протянуть ей и королю руку помощи с другой стороны границы.

Однако г-н фон Ферзен, нежнейшими дружескими отношениями связанный с королевой, находился подле нее, подталкивая, побуждая, склоняя ее к бегству, и это при том, что она и так была уже более чем настроена бежать.