Драма лихих 90-х. Книга 2. 90-е годы

«А мне на днях, старик, увы, стукнет 61. Возмутительно скоро бежит время. Ведь того и гляди, будет и 70! Не могу помириться со старостью. И все мои мысли и чувства не старческие. Не запасся до сих пор никакой философией и, пуще того, религией, чтобы мудро переносить эти ГОДЫ…» (21 ноября 1930).

«Все эти дни я без устали работал… А работаешь, и вдруг все мысли сосредоточиваются на ней — легче…» (3 апреля 1932). Таких записей в дневнике Константина Андреевича Сомова много. Работа, как палочка-выручалочка от бремени возраста и от гнета времени. Я поступаю так же, оглушая себя работой. Очнулся — и остается только вздыхать вместе с Георгием Адамовичем:

Пора печали, юность — вечный бред…

Ну, а Сомов вместе с уже написанными Репиным, Левитаном, Крамским и Серовым, надеюсь, когда-нибудь составят книжечку.

18 января

Печатал про Сомова и про Голландию. По приглашению Хазанова были в театре эстрады на «Летучей мыши» (Хазанов в роли Иоганна Штрауса) с концертными номерами. Пародист Жигалкин пел под Зыкину, Войнаровский — под Лучано Паваротти. Угощали шампанским. А потом был банкет, но мы с Ще ушли — не захотели быть рядом с Коржаковым, Язовым и прочими «деятелями». Подарил свою книгу Злате, жене Хазанова, она: «А мы ее купили и прочитали с удовольствием». Мне осталось только сказать: «А теперь будет с автографом».

Вышло двойное интервью с Быковым — «Счет? Пожалуйста». В преамбуле Дима написал: «Вальяжный, жирный Быков и высохший Безелянский… Известный матершинник Быков и, покрытый архивной пылью, Безелянский, сделавший своей профессией перелопачивание чужого постельного белья столетней несвежести…». И что обижаться? Я бы, конечно, что-то поправил, но Дима не показал мне предварительно интервью: писал сам. Ну, а далее все по серьезу. Вот маленький кусочек: Ю.Б. -…Пишу, как вы знаете, заметки о великих страстях, великих заблуждениях и разных исторических курьезах. Но и такая ниша перестает спасать! Вообразите, недавно приношу в один журнал заметку, а меня спрашивают, кто такая Комиссаржевская?!

Д.Б. — По идее, мне полагается воскликнуть: «Да что вы! Быть не может» Но я отвечу: эк, чем вздумали удивить! Мне недавно один такой же мальчик говорит: «Напишите нам, пожалуйста, о Некрасове. Но только ни слова о стихах! Главное, акцент: на охоте, картах и отношениях с Панаевой.

Ю.Б. — Написали?

Д.Б. — Выкрутился… Нам со всех сторон говорят, что мерзость и желтизна как раз востребованы читателем…

Ю.Б. — Клевета! Не верьте!.. Наглые элитные мальчики полагают, что читателя в эпоху рынка надо закармливать светской хроникой, эротикой хамским тоном, идиотскими интимностями, кровью, грязью… Не поддавайтесь, Дима! Читатель у нас самый умный, самый честный, на наш век хватит! Мы не имеем права его бросать…

Но хватит цитировать. Интервью получилось большое. И в этот же день, 15 января, когда оно вышло, напечатаны — в «Вечерней Москве» моя полоса «Жизнь и смерть кумира» о Джанни Версаче, и в «Москвичке» — «Лабиринты чувств». Ще сказала: «Бенефис!..».

5 января

Издательские войны. Забрал рукописи из «Континент-пресс». Мироненко: «Я надеюсь, что мы когда-нибудь встретимся еще». «Никогда!» — ответил я. Nevermore, как ворон. Так же попрощался с «Присцельсом». Только вот с Песковой никак: «Потерпите еще немного…». Но расстраиваться некогда: я погрузился в новые персоны и, соответственно, в поиски материалов — Шаляпин, Бертольт Брехт. В «Рипол-классике» редактор Гера попросила вставить в «Лабиринт чувств» несколько строчек ее подруги Вероники Долиной:

И не всегда ж я буду молодой —
С горящим взором, с поступью победной…

Звонок из журнала «Рейс», просят Фаину Раневскую. Тут же начал начитывать досье.

«Я родилась недоношенной и ухожу из жизни недопоказанной и недоявленной. Я недоеб…, милый мой! И в этом творческом смысле тоже», — сказала Фаина Георгиевна Андрею Зоркому, не стесняясь ненормативной лексики.

1 февраля

Когда-то тщательно следил, как пребывает время, сколько минут прибавилось к светлому дню, а сейчас некогда за этим следить. Уже февраль грянул — январь пролетел. Время спрессовано. «Дни летят, как экспресс», как написал Сомов.

На Татьянин день к Татьяне Лариной за Сокольнический вал. Обратно возвращались с Асей. Лебель сострила: «Бальзак и леди Винтер, она же Миледи…». В обществе «Мемориал» оформлял членский билет. Наслушался рассказов о том, как «жертвы репрессий» просят бесплатные макароны, билеты в театр и т. д. Между жертвами идут споры, кто больше пострадал. Непонимание, распри. Никто никак не успокоится.

Отдыхал душой на «Севильском цирюльнике» — генеральная репетиция для журналистов в Геликон-опере. Дирижировал итальянец Энрике Маццола. Пели по-итальянски, и все было замечательно. Только вот духота… В «Вечорке» выходят дневники, в «Сударушке» — Энгр, напечатал материал об Ольге Чеховой.

8 февраля