Драма в кукольном доме

Тут Киреев спохватился, что стоит перед незнакомым человеком в подштанниках и рубашке, изменился в лице, забормотал неразборчивые извинения и заковылял в свою единственную комнату, которая совмещала в себе спальню, гостиную, столовую и, очевидно, персональный ад. Смерив жильца свирепым взглядом, Кулаковская швырнула ему в лицо его штаны, и Киреев стал поспешно натягивать их, путаясь в брючинах и прыгая то на одной, то на другой ноге. Пока он одевался, домовладелица успела запихнуть под кровать последние бутылки, стряхнуть крошки с колченогого стола и подвинуть вошедшему Бутурлину самый крепкий стул из тех двух, что имелись в комнате.

– Прошу! – Растянув рот в сладкой улыбке, Кулаковская, очевидно, сочла, что со следователя достаточно, и повернулась к Кирееву: – Пуговицы-то, пуговицы как следует застегни! Ах ты ж боже мой…

Она правильно застегнула пуговицы, не обращая внимания на вялые протесты Сергея, убедилась, что следователь устроился на стуле и не выражает в отношении жильца никаких враждебных намерений, и объявила, что сейчас принесет чаю.

«Можете не утруждать себя, Надежда Осиповна», – мог и должен был сказать Дмитрий Владимирович, но при всем своем весе домовладелица оказалась юркой, как юла. Не успел он рта раскрыть, как она протиснулась в подобие прихожей перед входной дверью, прикрыла ее за собой и была такова.

– Хорошая женщина, – благоговейно промолвил Сергей Георгиевич, присаживаясь на кровать. – Золотая женщина. А вы, простите… я не расслышал вашу фамилию…

Бутурлин представился, опустив оборот «исполняющий должность» как слишком сложный для понимания собеседника, находящегося не в лучшей форме, и назвавшись для краткости просто следователем.

– Я веду дело вашей мачехи, – добавил он скучным официальным тоном, не сводя взгляда с лица Киреева и подстерегая малейшую его реакцию. – Скажите, у нее были враги?

Сергей Георгиевич ухмыльнулся и, наклонившись, стал что-то искать под кроватью – очевидно, недопитую бутылку.

– Однако как вы сразу к делу-то… а я-то думал… Врут, значит, книжки, врут безбожно. – Он тяжело вздохнул, не найдя искомой бутылки, которая, вероятно, уже давно была допита до донышка. – Ну был у нее один враг.

– И кто же?

– Я. – Сергей Георгиевич вздохнул снова. – Я ее ненавидел, уважаемый… простите, запамятовал ваше имя-отчество. История известная, и вам наверняка про нее уже рассказали в красках. Прибрала она к рукам моего отца, имение и все на свете, а я ей нужен не был. Лишний-с человек – но не как в литературе, понимаете, Онегины там разные, Печорины. Они-то с жиру бесились, а вот дать бы им такую мачеху, как Наталья Дмитриевна, они бы взвыли. Будь я государем, – доверительно сообщил Сергей Георгиевич, наклоняясь вперед, – запретил бы жениться во второй раз тем, у кого маленькие дети есть. Сначала детей на ноги поставь, а потом уже ищи себе новую отраду сердца… М-да.

Он икнул и прикрыл рукой рот.

– Скажите, у вас была мачеха? – прервав повисшее молчание, спросил вдруг Сергей Георгиевич.

– Нет.

– Тогда вы не поймете. – Киреев усмехнулся: – Каждый миг чувствовать на себе этот недоброжелательный взгляд, который подстерегает каждый твой промах… А, да что там говорить!

– Вы не пытались наладить с ней отношения? – не удержался следователь.

– И тут вы опять не понимаете, милостивый государь. Наладить отношения можно только с тем, кто желает этих самых отношений. Нельзя, знаете ли, налаживать что бы то ни было с тем, кто спит и видит, как бы от вас избавиться.

Он сгорбился на кровати, всклокоченный, тощий, жалкий. Ногти у него были грязные, обломанные, и весь он выглядел как обломок, который судьба объедала-объедала и отбросила, не объев до конца.

– А теперь она там же, где и моя мать. – Киреев поморщился. – Интересно, где ее похоронят. Не хотел бы я, чтобы они с моей матерью лежали вместе.

Дмитрий Владимирович собирался внести ясность и довести до сведения собеседника, что труп Натальи Дмитриевны еще не найден, так что толковать о ее смерти и тем более похоронах все-таки преждевременно, но тут из прихожей донеслось покашливание, и незнакомый следователю человек вступил в комнату.

– Хотел постучать, вижу, дверь почему-то приоткрыта… – начал он объяснять, но увидел Бутурлина и остановился.

– Заходи, тут у меня следователь, отличный малый, – приветствовал гостя Киреев, расплываясь в улыбке. – Представляешь, моя мачеха померла.

– Очень приятно, – пробормотал гость, снимая фуражку. Было не совсем понятно, то ли ему приятно знакомство, то ли тот факт, что Наталья Дмитриевна покинула подлунный мир. – Иван Николаевич Митрохин, учитель.

– Я – Дмитрий Владимирович Бутурлин, и мне о вас уже рассказывали, – ответил следователь, изучая вновь прибывшего. – Вы находились в усадьбе Киреевых незадолго до несчастья. Признаться, я все равно собирался вас отыскать, так что рад, что вы зашли. Садитесь, прошу вас.

Киреев визгливо расхохотался:

– Несчастье… ох, скажете тоже! Какая у вас, однако, профессия странная – называть несчастьем то, от чего другим людям одна польза…