Драма в кукольном доме

Предсказание

Дни настают борьбы и торжества,

Достигнет Русь завещанных границ,
И будет старая Москва
Новейшею из трех ее столиц.

– Это разве Пушкин? – спросил следователь с сомнением. – Что-то я не помню у него таких стихов…

– Это Тютчев[11], – ответил Иван Николаевич. – Петр Александрович хорошо его знал. Стихи, которые он мне продиктовал на память, нигде еще не публиковались, а с чем они связаны, князь уже не помнит.

– Как Москва может быть столицей, когда столица Российской империи – Петербург? – пожал плечами Дмитрий Владимирович. – Москва, конечно, очаровательный патриархальный город и даже называется Первопрестольной, но…

Тут он увидел устремленные на него недобрые глаза и осекся. «Эге, а учитель-то в претензии, что я забрался в его берлогу… Или боится? Да нет, не похоже…»

– Если вы ищете, кто убил Наталью Дмитриевну, – проговорил Иван Николаевич, неприязненно насупившись, – могу сразу же избавить вас от сомнений и заверить, что я ее не убивал.

– А почему, собственно, я должен вас подозревать, милостивый государь? – спросил следователь. – Разве у вас есть хоть какой-нибудь мотив для убийства?

– Ну, я думал… – начал Иван Николаевич и осекся. – Да что мотив – разве его трудно изобрести? Я, например, дружен с Сергеем Георгиевичем, он ненавидит свою мачеху, вдруг я по дружбе решился его от нее избавить?

Дмитрий Владимирович не выдержал и расхохотался. Услышав его смех, учитель вздрогнул и даже как будто немножко втянул голову в плечи.

– Ну да, ну да, ведь в жизни любой способен сделать другу одолжение, которое приведет на каторгу, – сказал следователь, когда перестал смеяться. – Успокойтесь, Иван Николаевич. Могу заверить вас своим честным словом, что я вам не враг, а просто хочу – и должен – разобраться. Мне любопытно ваше мнение о случившемся, потому что вы лицо незаинтересованное и с семьей Киреевых почти не связанное.

– Мнение? По-моему, я уже его высказал, когда мы сидели у Сергея Георгиевича. И простите меня, Дмитрий Владимирович, но мне кажется, что вы чего-то недоговариваете… Я читаю газеты, которые сейчас только и живут уголовной хроникой, и нигде не сообщалось, что в Царскосельском уезде найден труп Натальи Дмитриевны Киреевой, убитой при загадочных обстоятельствах.

– Верно, – кивнул следователь, – потому что труп еще не найден.

– Тогда почему вы…

– Есть косвенные улики, указывающие на преступление: найденная в лесу разорванная и окровавленная перчатка, пятна на снегу, похожие на кровь, а еще следы волочения тела.

– О! – только и мог сказать пораженный Иван Николаевич. – Но как же… но кто же…

– Чрезвычайно интересный вопрос, и я бы тоже хотел узнать на него ответ.

– Какое-нибудь дикое животное?

– Которое тащило добычу к реке, чтобы было чем запить обед?

– Вы ничего не говорили про реку, Дмитрий Владимирович.

– Почему же? Я вам только что сказал.

Учитель нахмурился:

– А когда…

– В понедельник, после часу дня. Точнее время установить невозможно.

– Какое счастье, что почти весь понедельник я был занят в школе, – с подобием улыбки проговорил учитель.

– Я уже сказал вам, Иван Николаевич: вас никто ни в чем не обвиняет.

– Ну обвинить-то меня будет трудно, потому что у меня есть свидетели и потому, что я ее не убивал. А если бы я сидел дома, взаперти? Что бы вы тогда сказали? Дело-то грязное, и не притворяйтесь, милостивый государь, что вы этого не понимаете. Кого вы станете обвинять? Георгия Алексеевича, в гости к которому ездит баронесса Корф? Его любовницу, которая носит тысячные платья? Согласитесь, Дмитрий Владимирович, я все-таки имею некоторое право беспокоиться…

Тут следователь подумал, что он все-таки переоценил Ивана Николаевича и что если тот и выбивался за отведенные его званию рамки, то ненамного. Маленький человек, объятый большим страхом, – что может быть скучнее этого зрелища?

– Вы не раз бывали у Киреевых до того, как Наталья Дмитриевна исчезла, – сказал Бутурлин. – Угрожал ли ей кто-нибудь? Между ней и ее мужем существовали неприязненные отношения? Или, может быть, вам известно что-то, что имеет отношение к случившемуся?

– Вы так говорите, как будто они делились со мной подробностями своей частной жизни, – проговорил учитель с неудовольствием. – Они казались вполне дружной семьей… то есть Наталья Дмитриевна прилагала усилия, чтобы все выглядело именно так.

– Скажите, Иван Николаевич, вы знакомы с Марией Максимовной Игнатьевой?

– Нет.

Но следователь уловил колебание в голосе свидетеля – и не замедлил обратить внимание на это обстоятельство, равно как и на оговорку «тысячные платья», которая указывала на то, что учитель как минимум видел госпожу Игнатьеву вблизи.

– Подумайте как следует, Иван Николаевич, – веско промолвил Бутурлин. – Если я выясню, что вы сказали мне неправду – а я обязательно это выясню…