Драма в кукольном доме

– Ну да, ну да, ну да, – заторопился учитель, нервно ероша волосы. Он сделал несколько шагов по комнате и остановился у окна, глядя на простирающиеся за ним ряды надгробий. – Послушайте, я видел эту даму всего один раз. В воскресенье, когда я шел к Киреевым, она подошла ко мне, назвалась и попросила передать Георгию Алексеевичу записку.

– О содержании записки вы, разумеется, не осведомлены?

Иван Николаевич побагровел:

– Милостивый государь! Мне кажется, вы принимаете меня за… за…

– Иван Николаевич, я всего лишь следователь, – вздохнул Бутурлин. – Вы просто не поверите, как часто нескромность или излишнее любопытство облегчают нам жизнь и помогают найти преступника.

– Простите, что разочаровал вас, – отозвался Митрохин, скривив рот в подобии улыбки, – но я не приучен читать чужие письма. Даже если бы записка не была в заклеенном конверте…

– Ах вот как?

– Я и тогда не стал бы ее читать.

– Скажите, Иван Николаевич, вы передали записку по назначению?

– Да, улучил момент, когда Натальи Дмитриевны не было рядом. И еще попросил Георгия Алексеевича повлиять на его даму, чтобы впредь она не давала мне таких поручений. Я чувствовал себя крайне неловко.

– А почему вы просто не отказались?

– Что?

– Почему вы просто не отказались передать записку Игнатьевой господину Кирееву? Могли бы, к примеру, сказать, что для таких вещей существуют почтальоны…

Иван Николаевич застыл на месте, отвернувшись от окна, и по его лицу следователь видел, что возможность сказать «нет» учителю даже в голову не приходила.

– Георгий Алексеевич хорошо ко мне относился, – наконец выдавил из себя Митрохин, – и… Одним словом, я не хотел восстановить его против себя. Если бы я отказал госпоже Игнатьевой, она могла ему пожаловаться…

Дмитрий Владимирович задумался. В сущности, то, что учитель был слабым и малодушным человеком, к делу отношения не имело, а вот то, что за день до таинственного исчезновения жертвы он передавал Кирееву какую-то записку от пассии последнего – причем в заклеенном конверте, – выглядело чертовски подозрительно, особенно в свете того, что ни Игнатьева, ни Георгий Алексеевич не удосужились об этом упомянуть.

– Иван Николаевич, а вы часто видитесь с Сергеем Георгиевичем?

– Ну как часто… – пробормотал учитель, пытаясь понять, куда клонит собеседник. – Я к нему захожу раз в два-три дня, бывает, и каждый день, а бывает, по неделе не встречаемся…

– В понедельник вы его видели?

– Не помню, ей-богу. А почему бы вам не спросить у его квартирной хозяйки? Если уж вы хотите установить, где именно он был…

Внезапно Бутурлин поймал себя на мысли, что ему все опротивело. Сломленный пропойца Сергей Киреев, малодушный учитель Митрохин, Мария Максимовна Игнатьева с ее лживыми глазами и осиной талией, Георгий Киреев, который удобно устроился в жизни, как червяк в яблоке, и все суетились вокруг него, старались, чтобы ему было хорошо, и шли на поводу у его капризов – до чего же они казались незначительными, мелкими, жалкими, если взглянуть на них непредвзято. Только двое из тех, с кем в последние дни беседовал следователь, хоть как-то выделялись: баронесса Амалия Корф – просто потому, что излучала очарование, и старый князь Барятинский, друживший не только с Пушкиным, но и, как оказалось, с Тютчевым и наверняка с другими историческими личностями. Разговаривая с Бутурлиным о том, что на самом деле могло случиться с Натальей Дмитриевной, Петр Александрович заметил:

– Я не думал, что доживу до такого, но все же… Есть в жизни вещи – и происшествия, от которых я предпочел бы держаться в стороне. Поэтому не спрашивайте моего мнения о том, кто, по-моему, может быть замешан или не может быть и почему. Возможно, я слишком стар, слишком щепетилен – все, что угодно, но для меня обсуждать, осуждать, перетряхивать чужое белье немыслимо. Видите ли, молодой человек, бывает грязь, при одной мысли о которой можно запачкаться, и участвовать в этом я не хочу.

Разумеется, в своем ответе Дмитрий Владимирович учтиво, но твердо поставил собеседнику на вид, что он как-никак расследует преступление и что грязь, о которой говорит князь, для него не более чем улика; но упрямый старик отказался обсуждать Киреевых и настоял-таки на своем.

«Все-таки он прав: в какой-то момент ты понимаешь, что просто возишься в грязи, которая забрызгала тебя с головы до ног… Все обязательно врут, и все чего-то недоговаривают. Киреев или Игнатьева? Или они сговорились, чтобы избавиться от надоедливой жены? У Георгия Алексеевича ведь очень шаткое алиби, впрочем, так же, как и у Марии Максимовны…»

– На сегодня, пожалуй, хватит, – промолвил следователь вслух, снимая свою шинель с крючка. – Если у меня к вам еще возникнут вопросы, где я могу вас найти, кроме вашей квартиры?

Иван Николаевич дал все необходимые пояснения, и, попрощавшись, Дмитрий Владимирович удалился.

Глава 14 Другая