Драма жизни Макса Вебера

Соединительным звеном между религиозной моралью, выработанной Реформацией, и рассмотренным нами духом капитализма явилось новое представление о профессии, точнее о профессиональном долге. «Нравственная квалификация мирской профессиональной деятельности – одна из самых важных идей, созданных Реформацией и, в частности, Лютером», – пишет Вебер (ИП, 98). Разумеется, представление о профессии есть в разных религиях и в разных религиях выглядит по-разному, но если сравнить в этом отношении католицизм с Реформацией, то окажется, что Реформация ставит моральный акцент и религиозное вознаграждение за мирской профессионально упорядоченный труд несравненно сильнее и выше, чем католицизм. Вебер показывает, что заслуга в этом принадлежит в первую очередь Лютеру. Лютер создал это новое осмысление роли труда и профессии, работая над переводом Библии. Он как бы вложил в Библию собственные идеи и взгляды, и Вебер это продемонстрировал с кропотливостью филолога-классика. Сердцевиной этих новых взглядов стала ценность и богоугодность исполнения человеком своего трудового долга в миру, что было противоположностью католическому идеалу ухода от мира. То есть не монашество или отшельничество оказывается идеалом нравственности (ответственности перед Богом и людьми), а мирская повседневная работа в сознании своего профессионального долга. Это одно из самых масштабных идейных свершений Лютера; практически все последующие протестантские конфессии и группы восприняли эту идею.

Однако у Лютера понимание профессии остается во многом традиционным: каждый должен служить в своей профессии, в которую призван Богом, до конца жизни; немецкий социолог, много сделавший для систематизации взглядов Вебера, Х.-П. Мюллер называет это по-ученому структурным консерватизмом Лютера (HPM, 93). Вебер считает, что такого структурного консерватизма недостаточно, чтобы проложить мостки для перехода к капиталистическому духу. Вебер ищет переход к нему в доктрине Кальвина и учениях сектантских общин, проповедующих так называемый аскетический протестантизм: баптистов, меннонитов, квакеров и др. (ИП, 175). Возникают вопросы: почему кальвинизм и др., в чем видит Вебер предпочтительность этих направлений с точки зрения побуждения людей действовать в том направлении, которое близко или соответствует духу капитализма, или, если уж ставить вопрос совсем грубо: какие новые, причем особо важные с точки зрения капиталистического хозяйствования стимулы к наживе создает кальвинизм?

Кальвинизм и протестантская этика. Согласно учению женевского теолога Жана Кальвина, судьба человека предопределена, внемирный и непостижимый Бог определил одних людей к вечной жизни, других – к вечной смерти. Эту судьбу ничто не может изменить, как человек ни бейся, – ни заслуги, ни провинности, ни добрые дела, ни магические ритуалы (таинства). Но самое страшное даже не в этом; пусть судьба будет тяжкой, но если я об этом знаю, то я вопреки всему хотя бы буду стараться ее смягчить. Самое страшное в том, что судьба эта человеку не известна. Бог делает выбор, но не подает знака о своем выборе. Человек не только не может изменить свою судьбу, он даже не знает о своей судьбе: будет ли душа его спасена к жизни в вечном блаженстве или он осужден к вечной смерти и страданию в аду. Самое страшное в том, что это уже случилось: Бог сделал выбор, и изменить ничего нельзя. Назначенный к спасению спасется, назначенный к гибели погибнет. Бог судит как сталинские чрезвычайные тройки – без адвокатов и кассаций. И даже еще более жутко: осужденному приговор не сообщается, но осуществляется. Никто не может его изменить, можно только предполагать, каков приговор, и единственное средство удостовериться в своей принадлежности к спасенным – это подтверждение, причем подтверждение в своей мирской профессии, неутомимый успешный труд во славу Божию.

Марианна Вебер, рассказывая о протестантской этике, назвала учение Кальвина о предопределении страшным (МВ, 297). Оно действительно страшное. Ведь даже успех как критерий спасенности не облегчает человеческую жизнь. Успех преходящ, жизнь не может состоять из одних успехов, сегодняшний успех может обернуться завтрашней неудачей, а это означает, что окончательного подтверждения не бывает и быть не может. Каждая неудача должна трактоваться как невозможность спасения? А каждый успех как всего лишь возможность, но не подтверждение спасенности? То есть вся человеческая жизнь оказывается борьбой не за спасение души даже, а за подтверждение предположения о спасении.