Драматическая миссия. Повесть о Тиборе Самуэли

А когда пришел в себя, кинулся к солдатским баракам, от радости приплясывая на бегу. «Что это, музыка?» — вдруг с удивлением спросил он себя и прислушался. Из офицерского барака неслись торжественные звуки «Героической симфонии». И он понял: это играл Лейриц, тяжелобольной капитан Лейриц.

6

Революция есть революция. Даже когда ой от роду всего несколько дней. Вольное дыхание ее стремительно летело над бескрайними заснеженными просторами России, добираясь до самых глухих углов. Оно сметало старые, от века установленные порядки, вселяло надежду в сердца честных людей. Домчалось оно и до Соликамского лагеря.

Кружковцы-социалисты созвали солдатский митинг. И таково уж было благотворное влияние революционного ветра, что им даже в голову не пришло спросить на это разрешение у начальства.

В сарае поставили длинный ящик, покрыли его неизвестно откуда появившимся куском красной бумаги. Председательствовал курчавобородый ефрейтор. Он гордо восседал за импровизированным столом, с трудом управляя разбушевавшейся солдатской стихией.

Вопросы сыпались со всех сторон. Острые, наболевшие вопросы.

— У русских нет царя… А у нас?

— А мы все еще связаны присягой с дряхлым Йошкой? (Так презрительно называли солдаты императора Франца-Иосифа.)

— Да его уже давно и в живых-то нет. Вместо него какой-то Карл.

— Не присягали мы этому Карлу!

— Я так скажу: раз бога по боку, то какая тут, к дьяволу, присяга! Может, кто не согласен? — прокричал председатель.

Порывистый ледяной ветер с воем врывался в сарай. Солдаты набрасывали на себя одеяла, подпрыгивали, чтобы хоть немного согреться, дышали на озябшие руки, но никто не уходил. Сквозь густые клубы морозного пара глядели на председателя полные любопытства и надежды глаза. Люди громко кричали, свистели и так бурно выражали свою радость, что кое-кто тревожно поглядывал на старые, почерневшие стропила, опасаясь, как бы не рухнула крыша.

Тибор заметил, что несколько солдат отделились от всех и, отойдя в сторону, словно посторонние, наблюдали за происходящим, недоверчиво покачивали головами. Видно, трудно простому солдату вот так, сразу перестроиться и все, что еще вчера считалось плохим, сегодня признать хорошим, а то, что привыкли уважать, перед чем вчера трепетали и преклонялись, сегодня порицать и отвергать. «Нет, не прав ефрейтор! Нельзя сложные социальные явления истолковывать так упрощенно. Нельзя навязывать людям повое, не разъяснив обстоятельно его сути», — подумал Тибор и громко сказал курчавобородому:

— Так нельзя, товарищ! Мол, бога по боку — и нет ничего святого! Этак кое-кто решит, что собственная жена — отныне ему не жена.

Ефрейтор смутился.

— А как им ответить? — сердито спросил он. — Давай объясняй сам. А то я охрип совсем…

— Братья по оружию! — заговорил Тибор, и шум немного улегся. — Присяга, которую мы дали по принуждению, отменяется! В России восторжествовала справедливость: народ стал всем, а царь — ничем. Если наш народ захочет, той же «божьей милостью» будет низложен и наш деспот!

— Только бы домой попасть — и мы своего турнем! — выкрикнул Винерман. Разгоряченный, взволнованный, он протиснулся к президиуму и гулко стукнул кулачищем по ящику.

— Чурба-аны! — раздался откуда-то из угла надтреснутый голос Циммермана. Град насмешек посыпался в ответ на его жалкий вопль, и седоволосый учитель, ругаясь и расталкивая острыми локтями солдат, стал пробираться к выходу.

Уже три часа длился митинг. Курчавобородый хотел было закруглять собрание, как снова хлынул поток вопросов. Большинство солдат интересовались не событиями в далеком Петрограде, а тем, что непосредственно могло повлиять на их судьбу.

— Почему русские солдаты разговаривают с офицерами как равные? — требовал объяснить один. — А наши нас за людей не считают. До каких пор терпеть такое?

— Крестьяне на ограде нашего лагеря написали мелом: «Требуем мира!» Значит, русские еще воюют? — спрашивал другой.

— Кто теперь наш враг? — кричал третий.

— Выходит, не русские, а венгерский король! Так, что ли?

Гул усилился. Из толпы стали раздаваться ответы, причем самые разноречивые:

— Ну конечно, а как же иначе!

— Ерунда, не может венгр стать врагом венгра!

— А чем десятники-венгры лучше русских охранников?

Крик поднялся такой, что нельзя было уже разобрать ни слова.

— Тише, братцы! Говорите по-одному! — хрипел председатель и за неимением звонка стучал ногой по ящику.

Митинг напоминал клокочущий котел. «Кажется, началось», — с волнением думал Тибор, глядя на разбушевавшихся людей. Пусть их речи еще путанны, противоречивы, но ведь каждый говорит по своему разумению, — то, что думает. Такого еще никогда не бывало. Надо только помочь им отсеять зерно от половы, выхватить нить из спутанного клубка…

Чем дольше шел митинг, тем все громче и громче начинали звучать разумные голоса. Теперь уже солдаты сами давали отпор демагогам. Чего только не наслушался Тибор в этот вечер!

— Долой поваров! Они все жулики, спалить их вместе с кухней!

— Что, позавидовал теплому местечку?!

— Раз революция — все дозволено, делай что хочешь!

— А мы хотим, чтобы ты заткнулся, скотина!