— Но самое печальное — ну и дрянь же дело! — что я сам, несмотря на свое отвращение к красным, придерживаюсь такого мнения… — с этими словами Герцог нахлобучил фуражку на глаза. — А где другой выход, господа? В городе ходят упорные слухи о готовящемся восстании рабочих. Правительство должно уйти. Кто придет на его место? Антанта? Мы? Нет, нас ничтожная горстка.
Все молчали, ошеломленные. Тишину нарушил резкий голос старшего лейтенанта:
— Да… камрады… лучше синица в руках… Что ж, пусть повоюют с Антантой… Пусть большевики и красные обороняют страну. Придет время, и мы вырвем у них Венгрию! А пока я предпочитаю отсидеться в Вене.
— Офицер покидает родину в годину испытаний! Ну, знаете, господа… — взорвался полковник Фехер.
Лайтош неопределенно пожал плечами:
— Едва ли возможно сохранять прежние принципы и представления в нынешних изменившихся условиях… — процедил он.
— И вы так считаете? — Имре Фехер вопросительно взглянул на молодых офицеров. — В таком случае не сочтите за труд ответить еще на один вопрос: в изменившихся условиях и все такое прочее, когда защитить родину способны только рабочие, а значит, и вожди рабочего класса и все такое прочее… есть ли смысл убивать того человека?
— При любых обстоятельствах! — поспешно ответил Лайтош.
— Разумеется! Несомненно!
— Ах, дрянь дело! Да перестаньте вы хорохориться, черт вас возьми! — вспылил Герцог, вскакивая с кресла. — Сейчас каждый должен позаботиться прежде всего о себе: обзавестись заграничным паспортом, замести следы… Итак, абтрэтэн![15]
— Верно, верно… — заторопились офицеры и, с лихорадочной поспешностью накинув шинели, выскочили за дверь. Вслед за ними неторопливо вышел и полковник Фехер, сжимая в кармане заряженный пистолет.
Он не спеша шагал к Буде, погруженный в свои беспокойные думы. «Мир непостижим… — размышлял он. — Итак, родину могут спасти только рабочие вожди, то есть красные и все такое прочее… И поскольку Самуэли есть вождь рабочих, красных и все такое прочее…»
На середине моста Франца-Иосифа он остановился и, прислонившись к парапету, стиснул руками голову. «Ежели отчизну могут спасти только рабочие, и к тому же только вместе с коммунистами, кто в таком случае враг? К какому выводу можно прийти?» От напряжения у него разламывалась голова.
Лицо полковника побагровело, он неторопливо вынул из кармана руку и перегнулся через парапет. Тупорылый черный револьвер полетел вниз. Небольшой круг разбежался по воде, но спокойные дунайские волны тотчас стянули его…
21 марта во второй половине дня в Приют пришла Йолан, разгоряченная быстрой ходьбой, разрумянившаяся. Она принесла радостные вести.
— На улицах — ни одного полицейского. На каждом углу прохожим раздают прокламации. Люди с жадностью читают воззвание. По городу идут слухи, что правительство собирается уйти в отставку. Новая нота Антанты содержит неслыханные территориальные притязания! Все понимают: надвигается гроза… В воскресенье мы обязательно победим!
Тибор слушал ее, затаив дыхание. Хаваш, Лиза, Габор еще не вернулись из города, связные тоже не появлялись, газеты не выходили со вчерашнего утра: рабочие типографий бастовали. Тибора не покидало гнетущее чувство, что он стоит в стороне от событий. Слова Йолан рассеяли это ощущение, он снова вместе со всеми. Как хорошо, что она пришла! И все-таки он сказал:
— Милая, тебе необходимо уйти отсюда. Не медля ни минуты!
— Почему?
Он запнулся.
— …Мне нужно поработать.
— Но до сих пор я никогда не мешала тебе, — возразила Йолан.
А он уже раскаивался: «Зачем солгал? Лучше сказать начистоту: в эти решающие часы оставаться здесь опасно. Но как скажешь? Она опять будет волноваться за мою жизнь».
Тибор ощутил горечь во рту.
— Сядь на минутку, — ласково сказал он. — Пойми, тебе нельзя оставаться здесь, нельзя приходить завтра, послезавтра, словом, до тех пор, пока мы не победим… Ты помнишь, что случилось с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург?
Сказал и почувствовал острую боль. Либкнехт как живой предстал перед ним. Поблескивают стеклышки пенсне, серебрятся на висках волосы. Умное, доброе лицо. Последний раз они встретились под Берлином в загородном ресторанчике. Кивнув на шуточный плакат «Заплати по счету!», Либкнехт сказал, улыбаясь: «Полицейский думает о счете, который приносит официант. А я уверен: все будет так, как мы понимаем!»…
Вместе с ними за столиком сидела Роза Люксембург, она негромко добавила: «Пришло время заплатить по счету, который предъявляют рабочие и трудящиеся всего мира. И мы заставим заплатить!..» Но вышло иначе: правые социал-демократы сговорились с реакционными офицерами и учинили зверскую расправу над Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург.
И сейчас, вглядываясь в обеспокоенное лицо Йолан, Тибор чувствовал, как страх за нее закрадывается в его сердце.
— Я давно подозреваю, — сказал он, — что они выследили меня. И сейчас, когда мы объявили открытую войну правительству, можно всего ожидать. Винце Надь не станет арестовывать меня, но кто поручится, что, следуя примеру Носке, он не выдаст меня на расправу офицерам.