«Господину де Мольду.
Париж, 20 сентября 1792 года.
Сударь, г-н Бомарше
, который передаст вам это письмо, решается на поездку в Голландию, чтобы завершить дело с ружьями, задержанными в Тервере. Поскольку Вы полностью в курсе всех неприятностей, которые до сей поры оттягивают доставку этих ружей по назначению, я прошу Вас договориться с г-ном Бомарше, как наиболее быстро получить их. Я желаю, чтобы доставка была осуществлена надёжно и экономно. Я очень рассчитываю на Ваше усердие и рвение в выполнении этих обоих условий и заранее убеждён, что г-н Бомарше соблаговолит вам оказать в этом содействие.Министр иностранных дел Лебрен.Р. S. Вы найдёте, сударь, в приложении к сему сверенную копию купчей, заключённой между г-ном Лажаром
, тогда военным министром, и г-ном Бомарше».
Прямота этого письма склоняла меня к мысли, что г-н Лебрен
мог в самом деле быть всего лишь орудием ненависти или корыстолюбия других.Нельзя было яснее составить документа о восприятии и приобретении
этого оружия. «Здесь нет ни слова, — думал я, — которое может быть понято в ином смысле». («Поскольку вы в курсе того, — говорит он, — чтó оттягивает доставку ружей по назначению, я прошу вас договориться с г-ном Бомарше, как нам наиболее быстро получить их».) Кто, кроме владельца, мог бы употребить подобные выражения? («Я желаю, чтобы доставка была осуществлена надёжно и экономно».) Если бы он не рассматривал оружие как свою собственность, что за дело было бы ему до экономии? Но ведь по договору все расходы возложены на них. («Я очень рассчитываю на Ваше усердие и рвение в неукоснительном выполнении этих обоих условий».) Можно ли после подобных настояний сомневаться в добросовестности г-на Лебрена? Это значило бы оскорбить его! («И я заранее убеждён, что г-н Бомарше соблаговолит оказать вам в этом содействие».)Моя роль коренным образом меняется! Речь идёт теперь не о содействии мне в моём деле, теперь меня, напротив, просят оказать содействие послу в деле государственном!
— Разумеется, — сказал я, — я так и поступлю, можете не сомневаться, г-н Лебрен
. Я вложу в это весь мой пыл и патриотизм, как если бы оружие всё ещё принадлежало мне.Теперь всё ясно: пока г-н Лебрен действовал от лица всех, он обращался со мною дурно. Теперь, когда он говорит от своего имени, он справедлив, обязателен. Я пущу в ход все средства, чтобы обезвредить козни недоброжелателей. Министр заверил акт; он распорядился, чтобы договор был выполнен. Он даже просит меня помочь в этом; он сулит дать деньги своего ведомства; он пришлёт обещанный залог.
Простите, простите меня, г-н Лебрен! Быть может, в тот день, когда вы отказались принять меня, г-н Клавьер сидел у вас! Всё это весьма запутанно, но — увы! — такова политика, сейчас повсюду так. Поскольку нам не дано ничего изменить, покоримся и поглядим, как поведёт себя г-н Константини, любимчик и избранник наших министров-патриотов!Я пошёл к г-ну де Мольду
и сказал ему: