Драматический взгляд. Пьесы

Кассандра:       Я думаю! Что мне надо было сделать, чтобы не допустить этого ужаса? Что? Надо было, наверное, остановить Париса, поджечь его корабль или подослать убийцу к Елене. Нет, не помогло бы! Данайцы нашли бы другой предлог чтобы дорваться до богатств Илиона, чтобы жечь, грабить и насиловать! Нет, надо было уничтожить их корабли еще в море. Можно было на последние деньги нанять бронированную финикийскую эскадру. И тогда горел бы не город, а черные корабли ахейцев. Микены выбрали бы нового царя, а Пенелопа закончила бы жизнь настоящей, а не соломенной вдовой. Ну а тот подслеповатый поэт благополучно спился бы в притонах Пирея, потому что его слащавые и скучные стихи не пользуются спросом.

Ася:       Ты это видишь?

Кассандра:       Нет, не вижу! Горят не черные корабли, горит моя Троада.

Ася:       Не сдавайся! Брось свое видение в то неясное никуда, туда где рыжая пятнадцатилетняя девчонка еще сможет найти в себе силы убедить тех, кто не хочет слушать.

Кассандра:       Верно! Правильно! И тогда хотя бы там не будет этого смрадного черного дыма, разрушенных стен и детских тел по обочинам дорог.

Как сердце интуицией саднит

Тем, что тебе открылось одному

И понимаешь – боль не убедит

И знаешь – не поверят, не поймут

Кассандра уходит.

Ася:       Вольф Мессинг, местечковый еврей выбравшийся из польских штетлов и ставший подле сильных мира сего.

Появляется Мессинг.

Ася:       Вольф Григорьевич!

Мессинг:       Скажи мне, девочка… Скажи, для чего я обивал пороги синагог? Для чего молил выслушать меня тех, кто не готов был выбраться из своего замкнутого мирка? Тех, кого ждала либо печь крематория либо топор соседа-католика. А ведь там (машет рукой) в Майданеке остались отец и братья: либо во рву под немерянными слоями тел, либо пеплом, который выгребли из крематория.

Ася:       Вы старались. Вы сделали все, что могли.

Мессинг:       Значит – не все. Тогда, перед войной, в мирной и зажиточной польской провинции я не сумел найти верные слова, пусть даже и жестокие, пусть даже и ранящие.

Ася:       А теперь?

Мессинг:       Теперь, после того что я увидел здесь, в Майданеке, у меня появились эти слова. Слова, которые могли бы заставить людей проснуться и бежать, бежать. А если бежать было некуда, то можно было взять оружие и умереть на пороге дома, а не в бесконечных, глубоких рвах. Но здесь все уже свершилось.

Ася:       Здесь свершилось. Но…

Мессинг:       Так отчаянно хочется отправить это знание туда в то непонятное место, где все еще возможно, где кто-то найдет верные слова и где глубокие рвы так и останутся пустыми. Наверное, надо очень захотеть. А я очень хочу!

Как этот заговор глупцов нарушить

Чтоб убедить, заставить, доказать

Как мне уговорить глухих услышать

Как убедить слепых открыть глаза

В тупой надежде ты стучишься в двери

Надеясь – крик души не пропадет

Мечтая что хоть кто-нибудь поверит

Надеясь, что хоть кто-нибудь поймет

Мессинг уходит.

Ася:       И что, наконец, двигало моим Мишкой, искавшем Соню Липшиц на далекой улице Маклина? Было нечто общее между всеми тремя. Всех троих объединяла любовь, объединяла своей недоступной науке, неизмеряемой энергией. И не важно была ли это любовь к родному городу, к односельчанам, или к одной женщине.

Включается свет и Ученые с удивлением смотрят на Асю.

2-й Ученый:       (неуверенно) Чушь собачья!

Ася:       Ах, чушь собачья? А ты знаешь, как холодно стоять на сквозняке без домашних тапочек? Ты знаешь, что Соня Липшиц – это я?

1-й Ученый:       Ты? Как так?

Ася:       (отмахивается) Они стояли тогда под окном роддома, пьяные и счастливые. Мишка и сосед по коммуналке. А я показывала им через окно маленькое сморщенное личико в конверте. Это был четвертый этаж и зима. Окно заиндевело и они все равно ничего не могли увидеть. Но они закричали хором: "Она красавица". А потом стали танцевать на снегу, выделывая неуклюжие коленцы.

2-й Ученый:       Но это же ничего не доказывает.