Драматический взгляд. Пьесы

Соня:       Это все папа. Он умер давно, сразу после моего рождения, но успел дать мне имя. (всхлипывает) Ему было уже много лет, мальчишкой он успел поголодать в Блокаду, заработал нарушение обмена веществ и всю жизнь принимал какие-то лекарства. А однажды лекарства перестали помогать. Через несколько лет мать снова вышла замуж. С отчимом у нас отношения не сложились, хотя он был несомненно хорошим человеком. Он так отчаянно стремился найти со мной общий язык, а я не хотела. Но после рождения брата все сразу стало проще: отчим начал отдавать свою неуемную энергию сыну, а к мне стал относиться спокойней.

Михаил:       Ты плачешь?

Соня:       Уже нет. Рассказать еще?

Михаил:       Да, говори. Пожалуйста.

Соня:       Квартира на Маклина была коммуналкой, а вход был со двора и надо было сначала пройти через всегда открытую дверь во всегда запертых чугунных, кованных воротах. Наша квартира была на третьем этаже, номер сорок шесть. Такая обитая черным дерматином дверь…

Михаил: …       …С покосившемся номером на ней.

Соня:       Да! Откуда ты знаешь?

Михаил:       Мне кажется, я ее уже видел. Может, ложное воспоминание?

Соня:       … Или память о другой жизни. А еще там было четыре ступеньки ведущие вниз, на кухню и ванная комната, в которой по преданию сразу после войны жил милиционер. Я ведь уже давно живу на другой сторонеа Невы, очень далеко. Много, много лет я не решаюсь зайти в чугунные ворота дома номер 30. Мне кажется, что это повредит воспоминаниям тех прошедших времен, когда еще ничего не произошло… Когда все еще казалось возможным.

Михаил:       Рассказывай, не останавливайся. Мне кажется, что если ты остановишься…

Соня:       То что? Ладно, я не буду останавливаться… Моя кровать была у окна, а окно выходило на улицу. По улице ходил трамвай, ходил допоздна и иногда перестук трамвайных колес под окном будил меня среди ночи, а иногда наоборот – убаюкивал. Этот трамвай, этот его неторопливый перестук остался в моем детстве, как мороженое "сахарная трубочка" или школьная форма. Такие трамваи еще называли "бесшумными" и я думала, что это шутка. Но как-то дед рассказал мне про старые, безумно дребезжащие вагоны, которые он почему-то называл "американкой".

Михаил:       Я вспомнил! Еще ребенком я ехал как-то в таком трамвае с сиденьями из деревянных планок. Мы жили на Прачечном и за углом тоже ходил трамвай, который действительно громко дребезжал, непрерывно звонил и его болтало из стороны в сторону на поворотах. Потом трамвайные рельсы сняли, улицу заасфальтировали и убрали остатки булыжника. А я еще долго жалел о звенящих и дребезжащих чудовищах. Или жалел о своем детстве?

Выходят на авансцену, на которой появляется столбик с надписью "гостиница". Идут вдоль. Навстречу выходит Охранник.

Охранник:       (преувеличенно мягко) Извините, у нас здесь мероприятие. Вы приглашены?

Михаил:       Вряд ли. А что за мероприятие?

Охранник:       У нас свадьба. (шум гостей, удар) Слышите? Как раз разбили бокал.

Соня:       Спасибо. Мы пойдем.

Охранник:       Извините еще раз. Всего доброго.

Идут дальше.

Михаил:       Смотри, вон там сидит парочка. Они разбили бокал совсем недавно… А эти – много лет назад… И эти.

Соня:       Им всем удалось вовремя разбить свой бокал. А нам…

Михаил:       А мы опоздали. На всю жизнь опоздали. и поздно что-либо менять.

Соня уходит. Появляется надпись на столбике "Улица Диврей Хаим". Выходит Колдунья.

Колдунья:       Михаэль, погоди.

Михаил:       Да… Малька.

Колдунья:       (неуверенно) Я ее видела. И тебя я видела и видела как ты смотрел на нее. Что же ты делаешь? Она же жизнь твоя, понимаешь? А с жизнью не шутят.

Михаил:       А со временем? С ним тоже шутки плохи. Зато как зло время подшутило над нами. И ничего не сделать! Ничего!

Колдунья:       Да, наверное. Ты оказался в неправильном времени и в неправильном месте. Так бывает. И ничего не поделаешь. Но нет, пожалуй я не уверена. Да, конечно, время – это могучая сила, почти непреодолимая. Но и оно не всесильно. Думаю, человек может оказаться сильнее времени.

Михаил:       (кричит) Как? Как?

Колдунья:       Не знаю. Правда – не знаю. Просто мне так почему-то кажется.

Михаил:       (тихо) Она уезжает.

Колдунья:       Я буду плакать. Это все, что я могу сделать для тебя.

Михаил:       Спасибо. Я и сам умею плакать. Я научился.

Колдунья уходит.