Драматория

В январе 1979 года стояли сильнейшие морозы, каких в Москве не бывало на протяжении нескольких десятков лет. Премьера драматории была назначена на 18 января. Алемдар приехал в первых числах января, его поезд опоздал на несколько часов из-за обильных снежных заносов на железнодорожных путях. Сразу после приезда Алемдара я повезла его и Константина Кримца в Переделкино, на дачу к Евгению Александровичу, несмотря на сильнейший мороз. Мне запомнилась просторная гостиная на первом этаже дачи, на стенах которой висели удивительно прекрасные, большие по размерам картины подарки поэту от художников. Запомнился изучающий, проницательный взгляд, которым Евгений Александрович удостоил представленного ему Алемдара, и хитроватые, ласково-ироничные нотки в его голосе, когда он неоднократно называл Алемдара "наш гений" - употребление этих слов вместо сложного имени доставляло ему явное удовольствие. Запомнилась его милая жена англичанка Джоан и её знакомая иностранка с маленьким ребенком, воспитываемым по поразившему мое воображение японскому методу - все разрешать предоставленный сам себе малыш ползал по полу, хорошо освоенной и вполне безопасной территории, и никому не мешал, пока женщины занимались разговорами и хозяйственными делами. Джоан была на сносях и собиралась ехать рожать в Англию, она неоднократно обещала подарить Евгению Александровичу нескольких, "крепких, как кремлевские звездочки" сыновей, однако уже со здоровьем второго сына случился сбой - слишком опрометчивым оказалось дразнить судьбу подобными обещаниями. Евгений Александрович увел Алемдара и Константина Кримца в свой кабинет на втором этаже дачи и они там довольно долго работали, потом нас кормили обедом, мы пили чай - все происходившее за столом осталось в зыбком тумане сильнейшего эмоционального волнения, переживаемого мною из-за столь близ кого присутствия моего кумира - поэта Евгения Евтушенко. В это время я не просто зачитывалась его стихами - они уже были для меня настольными учебниками по литературному мастерству; быстро и легко запоминающиеся, его стихи, как постоянно звучащий в голове набат, пробуждали во мне понимание "вкусной строчки" - современной образности в литературном языке. Стать заправской, заядлой фанаткой одного, пусть и гениального поэта, я не могла, хотя несколько раз посещала его концерты с букетами цветов. Слишком широкий, многообразный мир драгоценного, выразительного слова - "полководца человечьей силы" открывался благодаря его поэзии, и постижение этого мира для меня было гораздо более притягательным, чем постоянное, назойливое выражение своих чувств своему кумиру.

В начавшийся репетиционный период Евгений Александрович показал редкий пример четкости, серьезности и ответственности в работе над текстом драматории. Помню, как однажды на репетицию с оркестром, проходившую в большом зале здания в Лиховом переулке, он приехал с какого-то мероприятия в сопровождении целой свиты людей. В роскошной меховой шубе, мохнатой шапке, в инкрустированных мехом унтах Евгений Александрович выглядел импозантно, великолепно и величественно, но уже через несколько минут он был собран, сосредоточен и работал с полной самоотдачей, выполняя все необходимые указания дирижера. На репетиции он приезжал и в наш дом, чтобы лишний раз проработать текст партии чтеца во взаимодействии с солистами, хором и оркестром, которых за роялем заменял Алемдар, и в эти часы Евгений Александрович воспринимался мною как невообразимое, немыслимое и тем не менее реальное живое чудо, непринужденно сидевшее в кресле в кабинете Евгения Павловича. До сих пор не понимаю и удивляюсь, как в состоянии такого эмоционального напряжения, обострявшегося в те минуты, когда живое поэтическое чудо размещалось рядом со мною в автомобиле, мне удавалось благополучно доставлять Евгения Александровича домой, в Переделкино, после репетиций - в эти морозы его машина не всегда ездила.

Евгений Александрович по согласованию с Алемдаром внес в партию чтеца небольшие, но весьма уместные цитаты из стихотворений "Мама и убитый немцами вечер", "Вам", из поэмы "Хорошо". Эти цитаты ним очень органично вписались в текст поэмы. Евгению Александровичу разрешалось все. Он объявил Алемдару и Кримцу, что хочет прочитаь следующие строчки поэмы "В. И. Ленин", предусмотрительно не включенные Алемдаром в текст партии чтеца при создании драматории двадцать два года назад:

Я б нашел

слова

проклятья громоустого,

и пока

растоптан

я

и выкрик мой,

я бросал бы

в небо

богохульства,

по Кремлю бы

бомбами

метал:

д о л о и!