Драматургия ГДР

Ш т и б е р. Дорогой Грейф, это мне не представляется таким уж сложным. Но мне нужен не бывший мошенник Гирш, случайно схваченный в Париже. Перед судом в Кёльне в наручниках должно появиться доверенное лицо Маркса, его союзник по борьбе, близкий к нему человек! Следовательно, в Париже он должен быть арестован во время акции, тонкость которой состоит в том, чтобы, с одной стороны, все увидели, что он опасная личность, но, с другой стороны, чтобы сам-то он этой опасности для себя не понял бы.

Г о л ь д х е й м. Чертовски тонко!

Ш т и б е р. Верно. Поэтому-то здесь и возникает комбинация, недоступная для понимания мелких умов. Но лишь она одна гарантирует успех политической полиции в деле Маркса. Планы грандиозные и требуют смелости. Грейф ближайшим пароходом выезжает в Лондон. (Грейфу.) Скажете Гиршу, что документы, которые доставляет нам Флери, ни к черту не годятся. Гиршу надлежит немедленно прибыть в Париж. В Париже он назовется… Грейф, вы окончили реальное училище, как будет Гирш[15] по-французски?

Г р е й ф. Бык — le bœuf, корова — la vache, лошадь — le cheval.

Ш т и б е р. В Париже Гирш назовется Шервалем[16]. Как только наш Шерваль прибудет в Париж, я вызову его к себе. Флери его уговорит, будет проведена еще некоторая подготовка, и через три дня он окажется в Кёльне, и я готов наизусть выучить вашу теорию земельной ренты, господин Маркс, если показаний моего Гирша-Шерваля, у вас изучавшего Гегеля, а у нас — полицейский устав, не будет достаточно, чтобы потом от вас не шарахались как черт от ладана. Вашими именами будут путать непослушных европейских деток и загонять их в кроватки.

КАРТИНА ТРИНАДЦАТАЯ

Квартира Штибера в Париже. Кровать, умывальник, дверь в соседнюю комнату.

М а р и я  еще в постели. Ш т и б е р  одевается.

Ш т и б е р. Марихен, ты спишь? Солнце решающего дня уже всходит.

М а р и я. Ты и сегодня должен гоняться за этими людьми?

Ш т и б е р. Мы здесь на службе.

М а р и я. Кажется, меня кольнуло. Выше. Еще выше. Здесь.

Ш т и б е р. Ничего не вижу. Пора на службу.

М а р и я. Эти люди и в самом деле такие гадкие?

Ш т и б е р. Ты даже не представляешь себе, как бы выглядел мир, если бы он был устроен по-ихнему.

М а р и я. Кажется, тогда ты говорил о трех-четырех месяцах? А прошел уже почти год. И сколько еще протянется?..

Ш т и б е р. Чтобы уничтожить коммунизм в Германии, нужно… Сейчас сентябрь… пожалуй, к маю-июню. А теперь: подъем! Одевайся!

М а р и я. А как бы выглядел мир по-ихнему?

Ш т и б е р. Они переворачивают мир с ног на голову. Например, ты звонишь горничной: Минна, где варенье? Сударыня, мы обнаружили, что в Средней Азии несколько миллионов человек уже пятьсот лет голодают, среднеевропейское варенье отправили в Среднюю Азию. Или ты хочешь купить пару туфель. Простите, в Южной Америке двадцать пять миллионов, а может быть, и сорок пять ходят босиком, так что последнюю партию отправили в Южную Америку.

М а р и я. Мои туфли?

Ш т и б е р. Твои прелестные туфли. Но это не все. В Средней Азии привыкнут жрать варенье, в Южной Америке будут требовать туфли, однажды им понадобятся костюмы, как у нас, а потом они захотят жить в домах, похожих на наши, потребуют носовые платки и гуталин, обед и ужин, короче, все, что нужно человеку. И все это придется распределять по-новому. На сто миллионов человек. А господина Маркса и его красненьких это совсем не пугает, можешь мне верить.

М а р и я. И женщин распределят по-новому?

Ш т и б е р. Записано черным по белому. Это у них получится очень просто. Вместо того чтобы отправиться в публичный дом и заплатить, как это подобает приличному человеку, к жене фабриканта Борзига ворвется ее кучер и марш в кровать, а к жене фон Бётцова — батрак, живо на солому. Все преграды рушатся. В пивных только возбуждающие танцы. Особенно вальс. А книги! Похоть, фривольные сценки, ничего для души, ни побед, ни героев, никаких идиллий! В театрах пьесы только о крестьянах и политике, вроде как о Вильгельме Телле и Эгмонте. А что касается моды, так об этом и вообще говорить не хочу. Срам прикроют, и хорошо! Подъем, одеваться.

М а р и я. Всегда только служба и служба!

Ш т и б е р. Мне кажется, ты командировку за службу не считаешь. К сожалению, немцы забывают, что такое значительное стихотворение, как «Горные вершины спят во тьме ночной», было написано тюрингским министерским чиновником в командировке, хотя должен заметить, что мы из нашей поездки ничего подобного домой не привезем.

М а р и я. Но, может быть, одну из атласных сумочек, какие мы вчера видели?

Раздается стук. Штибер открывает.

Входит  Ф л е р и.

Ш т и б е р. Флери, я рад, все идет, как задумано. Мария, это Флери. В мое отсутствие он о тебе позаботится.

Ф л е р и. Мадам!

М а р и я. Очень приятно!

Ш т и б е р. Люди на своих местах?