Драматургия ГДР

Ф л е р и. Падайте, мадам, падайте. (Подхватывает ее.)

Объятия.

З а н а в е с.

ИНТЕРМЕДИЯ

Музыка.

Н о т ъ ю н г (в кандалах).

Смешно? Я рад, что вам смешно все это.
А нам ведь не пришлось выдумывать сюжета.
Всех этих типажей при орденах и лентах
Наш автор раскопал в архивных документах.
И все, что на подмостках здесь творится, —
Истории Германии страницы.
Нам не хотелось бы вам портить настроенье,
Намеренья у нас такого нет,
Но королевских низостей букет
Способен вызвать гнев и возмущенье.

(Показывает свои кандалы.)

За шутки Штибера мы жизнями платили,
Нас в заключенье сорок лет гноили!
Да-да, мадам, билеты дороги, признаться,
И вы пришли не плакать, а смеяться.
Что ж, без сомненья, это ваше право.
Продолжим. Штибер-Шмидт, ваш выход справа.

(Уходит.)

КАРТИНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Кабинет Хинкельдея. Стучит аппарат Морзе.

Ш т и б е р. Ваше превосходительство!

Х и н к е л ь д е й. Господин советник.

Ш т и б е р. После проведенной в пути ночи спешу сообщить вашему превосходительству, что через три дня в руках прусской полиции окажется некий Шерваль, он же Гирш, главный свидетель обвинения против Маркса и его единомышленников. Префект парижской полиции Калье ожидает лишь требования о выдаче. У меня все.

Х и н к е л ь д е й. Электрический телеграф передал спешное сообщение о том, что Шерваль, он же Гирш, прошлой ночью бежал из Парижа в Лондон и обосновался там в качестве агента самого Калье. У меня все.

Гольдхейм и Грейф подхватывают Штибера, чтобы он не упал.

З е к к е н д о р ф. Господин президент, хорошо бы арестовать еще кого-нибудь. Или заполучить другой материал, или другого советника уголовной полиции. Но лучше всего, если вы раздобудете себе другого обер-прокурора. (Собирается с достоинством уйти.)

ИНТЕРМЕДИЯ

Высвечивается центр сцены.

Трон, на нем  к о р о л ь.

З е к к е н д о р ф. Пока не исчезла земля и небо, не исчезнет ни единая буква, ни единая запятая закона.

К о р о л ь. Подойдите-ка сюда, ближе, еще ближе.

З е к к е н д о р ф (следует королевскому приказанию). Пусть погибнут земля и небо, но право, ваше величество, право да пребудет вечно.

К о р о л ь. Приблизьтесь ко мне. Поднимитесь выше.

З е к к е н д о р ф. Я признаю только две вещи, которыми руководствуюсь в своих поступках: нравственный закон во мне и звездное небо надо мною.

К о р о л ь. А как насчет короля?

З е к к е н д о р ф. Надо мною звездное небо, во мне — нравственный закон.

К о р о л ь. Это твое последнее слово, непреклонный Зеккендорф?

З е к к е н д о р ф. Последнее, ваше величество.

К о р о л ь. Adieu, Зеккендорф. Adieu надежда!

Зеккендорф спускается вниз со ступеней трона.

З е к к е н д о р ф. Победа права есть прекраснейшая награда за мужество гражданина перед лицом короля. (Возвращается на то место, где стоял, пока его не позвал король.)

К о р о л ь. Зеккендорф, что ты там видишь?

З е к к е н д о р ф. Где?

К о р о л ь. Там.

З е к к е н д о р ф. А это, кажется, мой дорогой коллега, верховный судья Борнкессель из Дюссельдорфа.

К о р о л ь. Непреклонный человек, как ты, упрямый и, как ты, противник всяких компромиссов.

З е к к е н д о р ф. Ваше величество, более честного человека вы не сыщете во всем Дюссельдорфе.

К о р о л ь. А разве суд состоится в Дюссельдорфе?

З е к к е н д о р ф. Кажется, нет.

К о р о л ь. А может быть, где-то далеко в Померании? В Гумбиннене или даже в Мазурах? Вот видишь, а он забыл, что как раз там-то мне и нужны честные, бескомпромиссные и непреклонные судьи. Именно там. Будь здоров, Зеккендорф!

З е к к е н д о р ф (поворачиваясь к трону). Ваше величество!

Свет гаснет. Конец интермедии.

Разве вы не слышали? Мне нужна подлинная книга протоколов и письма, поторопите ваших людей в Лондоне и Париже! Сколько еще прусская публика будет мучиться в ожидании процесса? (Уходит.)

Х и н к е л ь д е й. Валяйте, господин советник! (Уходит.)

Ш т и б е р. Так точно, ваше превосходительство. (Грейфу и Гольдхейму.) Что вы стоите? Валяйте!

Г р е й ф  и  Г о л ь д х е й м. Так точно, есть — валять! (Уходят.)