Драматургия Югославии

В комнату входит  Ю с т у с. Это высокий человек с продолговатым лицом, которое украшают остренькая бородка и очки, перевязанные веревочкой. Юстус держится с большим достоинством, движения его подчеркнуто решительные, шаги большие, стремительные.

Ю с т у с (громогласно). Почему до сих пор не прибрано в палате? Кто сегодня дежурный? Бьюсь об заклад, ты, Пипл! И когда только ты привыкнешь к точности и к порядку?

Никто из присутствующих не оборачивается.

Что все это значит, черт побери? Йойо до сих пор не позавтракал? Где он?

С и п к а. Нигде.

Ю с т у с. Под одеялом, бьюсь об заклад! В жмурки играете, да? Пипл, я ведь сто раз тебе говорил… (Быстрым движением срывает одеяло с Йойо и тут же умолкает, изумленно глядя перед собой. Медленно опускает одеяло. Все еще не веря.) Когда это случилось?

П и п л. Сегодня.

Ю с т у с (раздраженно). «Сегодня», «сегодня»! Но когда же? (Уже спокойно.) И вообще, как это могло случиться? Ведь он же выздоровел! Он, правда, потерял память, разучился говорить и ходить, но вообще он был вполне здоров.

Невдалеке кто-то начинает громко насвистывать.

Пипл! Скажи этому болвану…

П и п л (и сам уже идет к дверям, кричит). Зола, перестань свистеть!

В палату входят  З о л а  и  М о й ш е. Зола продолжает насвистывать марш, который передавали через репродуктор. Он похож на косолапый скелет, с лохматой рыжей шевелюрой и конопатым лицом. У него неуклюжие, беспорядочные движения, шумная речь. Мойше едва достает ему до груди. Голова у него втянута в плечи, движения замедленны, так что он напоминает большую черепаху. Кажется, мысли его так же блуждают, как и его взгляд, а с губ никогда не сходит чуть заметная печальная улыбка.

Ю с т у с (резко). А ну, замолчи! Слышишь!

З о л а (перестает свистеть. Удивленно). А в чем дело?

Ю с т у с (торжественно). В комнате покойник.

З о л а. Вот тебе на! А кто его сюда притащил?

П и п л. Йойо умер.

З о л а. Разыгрываете, да? (Расхохотался, но, заметив хмурые, серьезные лица остальных, резко обрывает смех и остается с открытым ртом. Справившись с собой.) Не может быть. Вот уже месяц никто не умирал!

М о й ш е (подходит к кровати. Растроганно). Бедный Йойо.

З о л а (вздыхает). Бедняга. И завтрак не съел.

Ю с т у с (торжественно выпячивает грудь, решительно). Зола! Надо сходить за санитаром.

Зола кивает головой и направляется к выходу. Заметив на столе ломоть хлеба, предназначавшийся Йойо, Зола останавливается и без размышлений берет хлеб. В это мгновение его взгляд встречается с глазами Зеро, который все это время неподвижно сидел на своей кровати. З о л а  бросает хлеб обратно на стол и, презрительно смерив взглядом Зеро, торопливо выходит из палаты.

(Негодующе.) Этот, кажется, никогда не наестся досыта. Только о еде и думает!

С и п к а (усмехнувшись). Думает… следовательно, существует.

М о й ш е (все это время не отрывал глаз от кровати Йойо. Наконец заговорил отсутствующим голосом, словно обращаясь к невидимому собеседнику). Я всегда говорил, что он умрет.

П и п л (удивленно смотрит на Мойше). Ты никогда этого не говорил, Мойше.

М о й ш е. Я говорил про себя: Йойо умрет. Он должен был умереть.

П и п л. Почему — должен был?

М о й ш е. Так ему было суждено.