Драматургия Югославии

Лаура долго молча смотрит на мертвую бабочку, потом машинально берет ее и бросает на пол. Вытирает руки о свою шаль. Обессиленная, с чувством мольбы о прощении, она идет вслед за Иваном, становится рядом с ним, очень близко.

Л а у р а (долго молча смотрит на Ивана. Упавшим голосом). Дай мне твою руку!

К р и ж о в е ц (отодвигаясь от нее). Оставь меня, пожалуйста! К чему эта экзальтация? Какой смысл в таких душераздирающих сценах? Не могу понять!

Л а у р а (мягко). Я истекаю кровью, я едва сдерживаюсь, чтобы не взвыть от ужаса, а ты пускаешься в рассуждения о какой-то бабочке. Ты будто боишься меня, ускользаешь от меня. Говоришь о мотыльке, лишь бы не видеть, что я стою рядом. И если ты сейчас же не заговоришь со мной по-человечески, искренне, я просто сойду с ума от твоей холодной вежливости! (Порыв бешеной гордости стремительно перешел в слезы измученной ревностью женщины. Сначала жест, точно она собирается рвать на себе одежду и волосы. Затем отчаянный плач. Совершенно сломленная, опускается на колени перед Иваном. Горестно.) Ты сказал, что Ленбах был прав, оттолкнув Лицику, и что ты тоже оттолкнул такую женщину, которая в слезах целовала твои руки. А я? Что такое я?.. Разве мои слезы не текут по твоим рукам? Умоляю тебя, Иван, говори… Скажи хоть что-нибудь, ради бога!

К р и ж о в е ц (наклоняется с соболезнующим видом, помогает ей подняться на ноги и, гладя по голове, ведет, как водят тяжело больных, к кушетке. Укладывает, накрывает пледом, кладет ей на лоб холодный компресс, массирует виски, смочив пальцы одеколоном. Наливает в стакан воду, подает, успокаивает ее. Немного свысока). Все это от излишней экзальтации, Лаура! Ты взволнована, у тебя температура, тебе лучше всего лечь. Хочешь, детка, я позвоню доктору? Прими бром, постарайся успокоиться. Ты вся горишь. Выпей-ка воды со льдом! Принести лед?

Л а у р а (надтреснутым голосом). Спасибо, мне уже лучше, ничего не надо. Спасибо, уже хорошо. Ты и так сегодня не в меру предупредителен. Да! Каждое твое слово, все твое поведение — все какое-то выдуманное, лживое! И вот что мне пришло в голову: что, если я тебя вообще выдумала? Может быть, с первого дня нашего знакомства ты такой же придуманный персонаж, каким я наконец увидела тебя сегодня? Может быть…

К р и ж о в е ц. Выпей-ка бром! Опять приступ экзальтации! Снова преувеличения! Ты толкуешь вкривь и вкось каждый мой жест, каждое слово! Боже мой, я ведь тоже устал, я измучился — у разных людей разная реакция на сильные впечатления. У меня это проявляется в пассивности.

Л а у р а. Нет, я ничего не преувеличиваю. И ничего мне не надо, никакого брома! И не прикасайся ко мне!.. Дело не в моей экзальтированности! Скажи — только правду: о чем ты думал только что, когда отошел к балкону… когда я ударила бабочку?

К р и ж о в е ц (спокойно). Я смотрел на свет фонаря.

Л а у р а. Ах, газовый свет!

К р и ж о в е ц. Ну да, газовый свет, от фонаря под балконом. От фонаря, под которым я стоял в ту ночь, когда впервые пришел к тебе! Я стоял, курил и вертел в руках ключ, не зная, сумею ли в темноте открыть незнакомую дверь. Думал, не зажечь ли спичку. Вот о чем я думал.

Л а у р а (желая испытать его до конца). Нет, не только об этом! Я знаю, что не только. Ты посмотрел на меня с определенной мыслью, я почувствовала!

К р и ж о в е ц. Да, должен тебе признаться, что твой поступок, такой бессмысленный и суровый, удивил меня. Но я отошел к балкону чисто механически. Я просто устал. Кроме того, свет фонаря мне напомнил детство, мою гувернантку. Теперь ее уже нет в живых. Я вспомнил свою фрейлейн. Это была женщина, умевшая избавить меня от ночных страхов, от бессонницы, от боязни темноты. У нее были такие теплые руки! В нашей квартире был тогда такой же расписной потолок — в стиле восьмидесятых годов, — как здесь у тебя, с нереидами, букетами и рогами изобилия, и газовый свет точно так же падал на эти странные фигуры. Я смотрел на этот нереальный свет и думал о том, насколько фрейлейн осталась у меня в памяти чисто духовно, без единой чувственной нотки. Как велика разница между духовным и чувственным! Вот все, что я подумал.