Драматургия Югославии

А д а м (говорит в публику легко, тоном умелого рассказчика). Ну конечно, Ева ушла, Евы нет! Именно сейчас ее нет! Сейчас, когда мне хочется сказать ей то, чего она давно ожидает, что стоит между нами уже целые годы. Если бы я знал, куда она пошла, я бросился бы ее догонять! Я чувствую, сегодня я все сказал бы ей. Но ее нет, и я не знаю, где она! Может, перед концертом она зашла к приятельнице? Но к кому? Откуда я знаю, нам ведь никогда не дано узнать адрес своей фортуны! Фортуна! Фортуна? Да, вы слышали сообщение: «Фортуне», экспорт-импорт, угрожает банкротство! Велика важность, это не первое, и не последнее наше предприятие, которому по всем экономическим законам угрожает банкротство. Это в нашей природе — хозяйничать с размахом, мы героическая, здоровая балканская нация — нас не тронь! Мы строим новую жизнь! Одной «Фортуной» больше или меньше — какая разница! Пусть этим занимаются газеты — это их дело. И все же разрешите мне сказать вам: ваша фортуна — это не моя фортуна, это не «Фортуна», экспорт-импорт или импорт-экспорт. Та «Фортуна», по поводу которой сейчас склоняют такие выражения, как «хищения», «миллионные убытки», «банкротство», «следствие», «судебный процесс», — для меня вовсе не абстракция. В конце концов, в аферу вокруг «Фортуны» впутаны два моих товарища, — я их любил и люблю, как любишь людей, с которыми в юности мечтал и строил планы, с которыми не раз ходил в атаку под теми знаменами, что сейчас показывают в музеях пионерам. Ева бы сказала — «боевые воспоминания», она любит шутить; да и в самом деле, что у нас оставалось бы в этом суровом мире, не будь фантазии и воспоминаний? Я вмешался в судьбы моих старых товарищей, чтобы помочь им распутать клубок противоречий, которые сплело наше суровое, неумолимое время. А может, для того, чтобы спасти одно из своих воспоминаний, спасти свою собственную молодость? А может, потому, что не знал, где Ева, а было воскресенье, скучное летнее воскресенье…

Пока Адам говорит, на сцене за его спиной стало совсем светло. Летний день клонится к вечеру.

Комната в квартире Бартола Финка, заведующего складом «Б» предприятия «Фортуна», экспорт-импорт. Самые простые декорации. Две двери и открытое окно, через которое из глубины двора доносятся звуки гармоники.

Б а р т о л  в домашних туфлях, без пиджака. Он аккуратно прибирает комнату; вытирает пыль, расставляет стулья у стола, подметает пол; закончив это, накрывает стол к ужину. Он ровесник Адама, но выглядит намного старше. Люди о нем говорят: «Знаешь товарища Бартола, нашего капитана? Пропадает из-за женщин! Не годится он для революции, больно мягкий! У жены под башмаком! Был когда-то человеком, а сейчас он просто омещанился! Отстал от времени, но человек честный, товарищи!», «Ну нет, типичный дезертир и симулянт!», «Что, Бартол еще жив? Спился! А был герой! И кто бы мог подумать?»

А д а м (стоит лицом к публике). Итак, я пошел к Бартолу, главному обвиняемому по делу «Фортуны», к своему другу детства — мы были знакомы еще до войны. Пришел я, очевидно, в неудачный момент, и четверть часа мы бесполезно обменивались бесцветными словами, слова эти гонялись друг за другом, словно взбесившиеся мухи поздней осенью. Хорошо, что я захватил шляпу, по крайней мере руки были заняты, когда наступали длинные, томительные паузы… (Поворачивается и, нарушив все театральные условности, входит в комнату Бартола с просцениума. Он стоит в сторонке и от неловкости крутит в руках шляпу.)