Драматургия Югославии

Ну конечно, опять короткое замыкание. Чем больше электростанций, тем чаще короткие замыкания. К счастью, мы уже подошли к вилле. Где ты, Адам? Дай мне руку! Так, осторожно, здесь порожек, так… (Вводит его в круг света.) Эта лампа всегда горит… Ты не испачкался? Так о чем тебе рассказать? О себе? Где я была? Я возвращаюсь с большой выставки мод, новейшие модели социалистической конфекции. У Петра сейчас работает машинисточка — очаровательное создание, ты познакомишься с ней — дивная девочка. Так вот, она имеет потрясающее влияние на Петра, не смейся, нашелся такой человек. Я хотела купить ей платье. А когда уже выбрала, мне сказали, что это опытный образец. Через годик-другой будет налажен массовый выпуск. Ну, так что ты еще хочешь знать обо мне? Что тебе еще рассказать?

А д а м. И все-таки… Говори, Бранка.

Б р а н к а. Хорошо, если ты обещаешь пойти и посмотреть нашу новую мебель.

А д а м. И ты помешалась на Бидермайере, Людовике Четырнадцатом, Пятнадцатом и Шестнадцатом? Ты не слишком оригинальна.

Б р а н к а. Эпидемия мещанского вкуса на нынешней, социалистической стадии общественно-экономического развития и всеобщего подъема жизненного уровня. Я знаю, я не оригинальна, но удалось приобрести несколько поистине музейных вещиц. Я купила два портрета и уверяю всех, что это мои прадед и прабабка. Петра тоже в этом убедила.

А д а м. И Петра?

Б р а н к а. Я же говорю тебе, он удивительно изменился. Даже забыл свои проклятые словечки: «Прими порошки! Прими порошки!» Из-за них я чуть было с ума не сошла. «Прими порошки…».

А д а м. Стало быть, афера в «Фортуне» отразилась и на нем!

Б р а н к а. В какой «Фортуне»?

А д а м. Экспорт-импорт. Ведь не будешь же ты уверять меня, что не интересовалась, где твой муж уже три года состоит генеральным директором.

Б р а н к а. Ах да… Разве упомнишь все предприятия, заводы и учреждения, где он был генеральным директором! Разве он знал, чем я занималась эти годы? Он только твердит: «Прими порошки, прими порошки!» Нет, мой милый, изменился он не из-за «Фортуны», тут виновата машинисточка.

А д а м. Послушай, Бранка, а ведь опасно, когда машинистки меняют характер своих шефов.

Б р а н к а. Не подумай, что я считала Петра святым. Прежде, давно, меня это волновало, сознаюсь. Например, после истории с этим… как его, вашим общим другом, ах да, с Бартолом Финком, но потом я привыкла. Ни одна женщина, в том числе и я, ни одна женщина из тех, что у него были, нисколько не влияла на его жизнь. А эта малышка, еще ребенок, не знаю, что она в нем пробудила… Впрочем, она и на меня оказала влияние. После стольких лет я вчера открыла рояль, сегодня у меня ни разу не было мигрени, и мне было ужасно приятно, Адам, когда ты меня поцеловал.

Музыка усиливается.

А д а м. Бранка, что это за сумасшествие?!

Б р а н к а. О, мой сын и его компания разминают суставы. Но ты мне обещал восхищаться моей мебелью. Идем. (Доверительно берет его под руку.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

А д а м  и  Б р а н к а оборачиваются: там, где была длинная грязная стена из интермедии, закрывавшая горизонт, теперь ярко освещенная терраса виллы Петра Марича. Два декоративных зонта-грибка, несколько садовых стульев, шезлонг и пара столиков. На одном — бутылки. На другом — патефон, изрыгающий танцевальную музыку. В глубине сцены — вилла, зрителям виден один этаж.

Главный вход — стеклянные двери открыты настежь, за ними холл, на стене два больших портрета — женщина и мужчина в костюмах середины прошлого века. Налево и направо двери в другие помещения виллы: слева — в кабинет Петра, справа — в комнаты Бранки.