Содержание "Царя Эдипа" составляют вовсе не события двадцатилетней давности, а, по верному замечанию Шиллера, непрерывный "трагический анализ", производимый самим Эдипом, причем речь идет вовсе не о том, убил ли Эдип незнакомца и даже — кем был этот незнакомец (на этот вопрос любой зритель мог дать ответ еще до начала трагедии и уж во всяком случае, сравнив рассказ Иокасты с воспоминаниями Эдипа, 715 сл., 729-753, 798-815), а о том, кто же, в конце концов, сам Эдип, чей он сын, муж, отец? Именно в процессе расследования незаметно для зрителя смещаются цели фиванского царя. Сначала он ищет причину моровой язвы, посетившей его страну. Потом — убийцу прежнего царя и здесь-то у Эдипа возникает подозрение в причастности к этому делу Креонта как самого близкого к царскому трону человека, единственного кому могла быть выгодна смерть Лаия; как мы знаем, подозрения Эдипа оказываются напрасными, но надо признать, что он руководствуется при этом вполне разумной логикой борьбы за власть. Наконец, с той же настойчивостью и непреклонностью Эдип расследует свое происхождение, и на этом пути ему приходится неоднократно преодолевать сопротивление людей, раньше него — в силу своего участия в давно забытых происшествиях — понимающих, к чему приведет начатое им дознание. Если даже оставить в стороне зловещие намеки Тиресия (415-425), которым Эдип не придает никакого значения, так как его смертельно оскорбляет совершенно необоснованное, по его мнению, обвинение в убийстве Лаия, все же Эдипу по меньшей мере дважды представляется возможность прекратить свой розыск: сначала его умоляет об этом Иокаста (1060-1068), потом старается уйти от ответа на губительные вопросы старый пастух (1146-1165). И не было бы ничего проще, чем послушаться совета любящей и любимой жены, до того не раз старавшейся внести покой в смятенную душу Эдипа, если бы герой Софокла не был человеком, "каким он должен быть", т. е. не шел бы до конца к однажды намеченной цели, невзирая на все опасности, угрожающие его благополучию и самому существованию.
В этом смысле правы сторонники той теории, которая в судьбе Эдипа видит присущую познанию трагическую двусмысленность: проникая в глубины жизни, оно разрушает ее непосредственную данность, губит спокойную простоту "наличного бытия". В древнегреческом театре эту мысль примерно за полвека до постановки "Царя Эдипа" выразил один из героев Эсхила: "Лучше быть несведущим, чем мудрым". Однако в те, далекие для софокловского Эдипа времена человеческое знание, если оно совпадало с нормами мировой справедливости, вело смертного по единственно возможному и потому правильному пути преклонения перед божественными нравственными заповедями. На рубеже последней четверти V в., после вторжения в умственную жизнь афинян софистики и риторики, "простота наличного бытия" утратила в их глазах свою однозначную привлекательность. Для раскрытия заложенных в жизни противоречий требовались героические усилия интеллекта, даже если человек сознавал, что он может вызвать против себя силу, одолеть которую он не способен.
Нет ли, впрочем, ужасного кощунства в нашем утверждении, что Эдип, убивший родного отца и женившийся на собственной матери, остается в глазах Софокла идеальным, нормативным героем? Нет — именно потому, что Софокл в этой трагедии рисует не закоренелого злодея, хладнокровно расправляющегося с отцом и насилующего мать; такой персонаж никогда не мог бы стать объектом художественного исследования в подлинной трагедии. Софокл же изображает человека, по неведению совершившего страшные преступления и не только не уклоняющегося от своего публичного саморазоблачения, но и раньше всех творящего суд над самим собой. В известном отношении Эдип следует логике Аякса, т. е. осуждает себя на самоослепление, исходя не из субъективного намерения, а из объективного результата. Но в то время как трагедия Аякса возникает вследствие вмешательства божества, отчуждающего действие от его носителя, превращающего субъективно оправданный замысел в поступок, позорящий совершившего, трагедия Эдипа коренится в ограниченности, экзистенциально присущей самому человеческому знанию: все разумные меры, принятые Эдипом и его родителями в прошлом и принимаемые им самим в настоящем, приводят к прямо противоположному результату.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги