Драмы

Раздумья об античной драме и особенно о трагедии Софокла не оставляют на протяжении последних лет его жизни Шиллера. В письме к Гете 2.Х.1797 г. он дал интереснейшую характеристику "Царя Эдипа" как "трагического анализа" и высоко оценил разработку сюжетной ситуации которая предоставляет драматургу "неисчислимые выгоды". Правда, Шиллер не заметил, что эти выгоды создал для себя целенаправленной переработкой мифа сам Софокл, но искуснейшее построение "Царя Эдипа" Шиллер отметил вполне справедливо. Прав он был и в том, что при всем величии древних трагиков, и в первую очередь Софокла, нельзя навязывать нормы античной драмы современному произведению. К сожалению, в своей "Мессинской невесте", демонстрирующей осуществление зловещего рока в самом ходе действия, Шиллер отступил от высказанного им верного принципа и потерпел неудачу.

В начале XIX в. античная трагедия занимает видное место в литературно-критических работах братьев Шлегелей. По-видимому, они первыми ввели в оборот эстетики нового времени тезис о "внутренней гармонии" Софокла, а также высказали мысль о том, что "истинным предметом трагедии является борьба между конечным внешним бытием и бесконечным внутренним призванием"[667], — очень верное положение в применении и к "Аяксу", и к "Антигоне", и к "Царю Эдипу". К Шлегелям восходит также представление о хоре как "идеальном зрителе" и попытки определить "трагическую вину" Эдипа.

Античность была постоянным спутником Гете, и в его трактате "Об эпической и драматической поэзии", в письмах, в беседах с Эккерманом мы найдем глубокие мысли о различии двух жанров, причем критерием для своих эстетических взглядов Гете считал "Илиаду" и трагедии Софокла. О последнем он отзывался всегда с восхищением, утверждая, что все его персонажи "имеют в себе частицу высокой души великого поэта"[668]. Гете правильно заметил, что Креонт и Исмена нужны Софоклу для того, чтобы обнаружилась благородная природа Антигоны, а самого Креонта решительно осудил: "Никогда нельзя называть государственно добродетельным такой поступок, который идет против добродетели в обычном смысле этого слова"[669].

Это мнение Гете особенно интересно, так как по времени примерно совпадает с известными высказываниями Гегеля о столкновении в "Антигоне" двух одинаково правых и одинаково односторонних начал: права государства в лице Креонта и права родственных, семейных уз в лице Антигоны. Это толкование стало почти обязательным в эстетике на протяжении доброго столетия, хотя, как мы стремились показать выше, является ошибочным. Напротив, в позднейшей теории драмы почти не нашли отклика очень ценные замечания Гегеля о Эдипе, который берет на себя объективную ответственность за то, что он сделал в неведении, и таким образом является столь же виновным, сколь и невиновным.

"Антигона" и "Царь Эдип" занимают преимущественно внимание Шиллера и Шлегелей, Гете и Гегеля, — можно ли считать случайностью, что Гельдерлин, ровесник Гегеля, изучавший вместе с ним богословие в Тюбингене, начал с этих же двух трагедий так и не законченный им перевод Софокла, впервые опубликованный в 1804 г.? Правда, не всеми эти переводы были приняты одинаково доброжелательно, а филологическая критика имела к ним свои претензии, но уже в наше время обе трагедии в переводе Гельдерлина легли в основу опер такого известного композитора, как К. Орфф (1949 и 1959).

Глубокие наблюдения классиков немецкой литературы и философии над творчеством Софокла явились, может быть, одной из причин того, что в XIX в. серьезные драматурги — и не только в Германии — не берутся вступать в соревнование с Софоклом. Когда же в новых исторических условиях, сложившихся в Европе в первые десятилетия XX в., к "Царю Эдипу" обращаются Гофмансталь (1906 и 1909) или Кокто (1928), сопоставление их произведений с древнегреческим прототипом становится невозможным по той простой причине, что Эдип и Иокаста в их изображении уже успели прочитать не только Софокла, но и Фрейда и все, что было написано за это время психоаналитиками о "Эдиповом комплексе". На первый план выступает многозначительная (и не только бессознательная) сексуальность главных персонажей, под натиском которой совершенно пропадают софокловские проблемы человеческого бытия, знания и неведения.

Своеобразно сложилась в XX в. судьба "Антигоны". В 40-70-е годы появляется около десятка драм, опер, кино- и телепостановок, отталкивающихся от образа софокловской героини, хотя и переносящих ее в совершенно непривычную обстановку. Актуальная для эпохи Перикла проблема взаимоотношения неписаных божественных законов с волей единоличного правителя не привлекает внимания современных драматургов. Ее заменяют совсем иные коллизии.