Д а н и л а. Я это знаю.
Б а т у р а. Не слышно ли чего хорошего с той стороны?
Д а н и л а. Есть вести, и не плохие… Недолго панам пановать осталось.
Б а т у р а. А как недолго?
Д а н и л а. Месяц или два — этого я сказать не могу, а только товарищ Ломоть передал, чтобы мы были наготове. Красная Армия ждет от нас поддержки. Готовь хлопцев.
Б а т у р а. Хлопцы готовы. Из пяти деревень, где я бываю, человек сорок наберется. Только оружия у них нет. Винтовки четыре, не больше.
Д а н и л а. У нас теперь есть немного польских. А если не хватит, товарищ Ломоть обещал подкинуть. Как только паны соберутся отступать, предупредить надо по селам, чтоб коней в лес прятали, а то забирать будут.
Д е д Б а д ы л ь. А мне какую работу дашь? Верно, не зря звал?
Д а н и л а. А дед уже снарядился как следует?
Д е д Б а д ы л ь. Наказывал же ты, что в долгую дорогу.
Д а н и л а. Дорога немалая, и дело важное.
Д а н и л а. Вот и гостья, должно быть, едет. Халимонов свист слышен. Дядька Батура, можешь ты найти такого человека, который бы доставил одну записку уездному начальнику пану Яндрыховскому? Нужно сделать так, чтобы она незаметно оказалась у него на столе.
Б а т у р а. А когда это надо сделать?
Д а н и л а. Завтра. Как можно скорей, а то мы можем опоздать.
Б а т у р а. Есть у меня одна женщина.
Д а н и л а. Вот и хорошо.
Х а л и м о н
Д а н и л а. Давайте сюда.
Х а л и м о н. Михаль, чтоб ты засох, ты чего там копаешься?
М и х а л ь
Х а л и м о н. Так неси.
М и х а л ь. Несу.
Д а н и л а. Зачем рот заткнули?
М и х а л ь. Визжала как свинья недорезанная.
Д а н и л а. А руки?
Х а л и м о н. Царапается, чтоб она сдохла.
Д а н и л а. Развяжите.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Матка боска, где же это я?
Д а н и л а. У меня в гостях.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. А вы — начальник?
Д а н и л а. Начальник.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Ваше лицо… Я вас где-то видела, но сейчас… ничего не помню.
Д а н и л а. Зовут меня Данила Дрыль. Мы как будто знакомы.
Д е д Б а д ы л ь. Хе-хе. Видать, что знакомы.
Х а л и м о н. Михаль, давай дикалону, пани окочурилась.
М и х а л ь. Где я тебе возьму?
Х а л и м о н. Под вывороченным пнем… Целая лужа.
Д е д Б а д ы л ь. Попрыскать бы ее, гадюку, как она нас прыскала.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я
Д е д Б а д ы л ь
Д а н и л а. Погоди, дед. Мы все сделаем по порядку.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Болесь, дитя мое! Прощай навеки!
Д а н и л а. Не помирай, пани, ты нам еще нужна.
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. На глумление? Лучше смерть.
Д а н и л а. Мы караем, но не издеваемся… Болесь — это ваш сын, уездный начальник?
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мой сын.
Д а н и л а. То самое ваше дитятко, от которого весь уезд стонет?
Вы знаете, что от него весь уезд стонет?
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Мой сын выполняет ту миссию, которую возложила на него отчизна.
Д е д Б а д ы л ь. Погоди, мы еще припомним ему эту миссию.
Д а н и л а. А на пани отчизна тоже возложила миссию — народ истязать?
П а н и Я н д р ы х о в с к а я. Я слабая женщина, я никого истязать не могу.
Х а л и м о н. Ах, чтоб ты сдохла, слабая! Михаль, покажи ей, как она тебя расписала.
М и х а л ь
Д а н и л а. Не надо. Пани и так хорошо помнит.
Д е д Б а д ы л ь. Сама же как будто на конюшне была.