Драмы

Дергачева (медленно поднимает голову). Сплоховала я…

Малютина молчит.

Когда его ждать, решения?

Малютина (задумчиво). А может быть, и не надо никакого решения? (Пауза). Может быть, у всей партийной организации есть потребность самой вернуться к делу Хлебникова?

Пауза.

Дергачева (медленно). Может быть.

Малютина (тихо). Может быть, и у вас, Анна Семеновна, есть такая потребность?

Дергачева (еще тише). Может быть.

Малютина. Предварительно я уже докладывала дело Хлебникова. Насколько я понимаю, партколлегия будет склонна именно к такой точке зрения. (Подписывает пропуск). Вот, пожалуйста. (Отдает пропуск Дергачевой, провожает ее до дверей, возвращается, садится. Задумалась).

Стук в дверь.

Входите.

Входит Хлебников.

Садитесь, товарищ Хлебников. Садитесь, пожалуйста.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

КАРТИНА ШЕСТАЯ

В столовой Хлебниковых. Нет массивной пепельницы на рабочем столе, чайного сервиза на полубуфете, ковра на полу. Кто-то уезжает — раскрытый чемодан у дивана, рядом с ним пакеты, свертки, перевязанные стопки книг. У окна Степан и Марьяна. По радио передают «Патетическое трио» Глинки. Вошел из другой двери Павлик.

Павлик (мрачно оглядел обоих). И не звонил?

Марьяна. Нет.

Пауза.

Степан. Пошли заниматься?

Павлик (помолчав). Охота мне кому-нибудь морду набить. Знать бы — кому… (Ушел обратно).

Степан. Да.

Марьяна. Утро все на диване лежал с ногами, глаза открыты. «Чего ты, Павлик?» Молчит. Неужели сломало его?

Степан. Сломало? Нет. Пожалуй, собрало.

Марьяна. Может, и собрало. (Грустно улыбнулась). Мама сказала бы: не было бы счастья, да несчастье помогло. (Пауза). Вон буквы светятся. Словно бы льдинки зеленые. Трубная? Или Красные ворота! Только в Москве такие смешные и милые названия: Палиха, Арбат, Сивцев Вражек. В каждом городе должно быть свое. В Ленинграде — Невский проспект. Ленинграду идут проспекты. А там, видишь, часы освещены снизу? Площадь Маяковского. Наши девчонки сегодня в зале Чайковского. Люди ходят в театры… (Пауза). Хоть бы сегодня с этим все кончилось, Степа… Навсегда из памяти, из сердца вон, словно бы не было. Почему ты молчишь?

Степан. Выходи за меня замуж.

Марьяна. Что?

Молчание.

Степан. Не думал, что скажу.

Марьяна. И не надо, Степан. Ладно? Не надо, миленький.

Степан. Не сердись.

Марьяна. Я не сержусь.

Степан. У меня бы и не вырвалось, если бы…

Молчание.

Марьяна. Ну говори.

Степан. Если бы у тебя все ладно было, ни за что бы не вырвалось.

Молчание.

Марьяна. Ты что же, из сострадания?

Степан. Поверь, Марьяна. Твое горе — мое. Все эти месяцы, ты знаешь… я с тобой был. Утром, ночью, дома, на семинаре — всегда. Я убежден, все кончится, как должно кончиться, иначе быть не может, но все равно…

Марьяна. А нам на бедность не надо. Наша семья в милостыне не нуждается. (Повернулась к окну).

Степан. За что обижаешь?

Марьяна не отвечает.

Какая ты…

Марьяна не отвечает.

Как хочешь.

Марьяна не отвечает.

Пойду. (Идет к дверям).

Марьяна (не оборачиваясь). Никуда не ходи.

Степан (обернулся, живо). Ты мне?

Марьяна (не оборачиваясь). Встань здесь, говорю.

Степан возвращается, встает рядом.

И молчи…

Степан. Я…

Марьяна. Молчи, слышишь?

Вошел из коридора Черногубов с трубкой в руках.

Черногубов. Огонь есть в доме? (Увидел Марьяну и Степана. Оглядел их, подошел к столу Хлебникова, не нашел пепельницы, ничего не сказал, взял со стола спички, пошел).

Марьяна. Ион Лукич, куда вы?

Черногубов только махнул рукой, не ответил, ушел.

Неудобно.

Степан. Наплевать.

Марьяна (изумленно). Что ты говоришь, Степан?

Степан. Я говорю — наплевать. Мне сейчас на всех наплевать. Марьяна (по-прежнему не поворачиваясь к нему). Какой ты… решительный.

Степан. Какой есть.

Молчание.

Так как?

Марьяна. Что — как?