Драмы

Гуща подошел к иллюминатору, приоткрыл. Ревут сирены над Кронштадтом. Взлетают в небо осветительные ракеты с фортов и кораблей.

Входит Иван.

Гуща. Третья революция, Ванька, Христос воскресе!

Тряхнул Ивана, тот молча отодвинулся.

Ну скажи — воистину!

Иван молчит.

А… Страдаешь. (Схватил со стола канделябр. Царственно протянул). На память о третьей революции.

Иван не берет.

Страдаешь. Понимаю. Сочувствую. А помочь… (Разводит руками. Помолчав, неожиданно). Могу. (Пошел к столу). Только ты нам из него человека сделай! (Пишет записку). Отыщи, домой отведи… Поскольку Христос воскрес… и сюда его, к нам… (Достает печать, подул па нее, приставил к записке. Торжественно). Властью ревкома — освобождаю.

Иван схватил записку, обнял Гущу.

Ладно, ладно. Что мы — тираны?

Иван убежал. Дрогнуло тело корабля — сотрясая его, выстрелило тяжелое орудие. Гуща в задумчивости прошелся по каюте, оглядел сохранившееся ее великолепие, сел за стол, потрогал бронзового орла. на пресс-папье.

Пан или пропал?

В каюту вошел Козловский, за ним Рилькен. Гуща вздрогнул, взялся за револьвер.

Козловский (ласково-иронически). Отставить, мой друг. Свои.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ТРАГЕДИЯ ПОЗДНЫШЕВА

Лед. Сумерки. Кронштадт позади — видны его редкие огни. Видны и огни берега-материка. Ледовая тропка петляет в белеющей снежной пустыне. Та же черная труба из-под снега, мачта. И снова — шагает по тропке морской патруль. Мятежники. Навстречу — Гордей и Иван Позднышевы. Патруль преградил путь. Иван вынул документы, показал молча, так же, молча, проверили, посторонились. Пошли.

Иван (поглядел вслед, помолчал). Дальше — ваши караулы. Идите.

Позднышев. Аты?

Иван. Идите.

Позднышев. А вместе?

Иван. Идите.

Позднышев. Иван. (В отчаянии). Иван, Иван! Я на тебя гляжу, я тебя мертвым вижу. Иван, Иван. Я ж вернусь, я же тебя убивать буду! Ты ж мой сын, Ванька, родной, кровь моя, пойми, сволочь. (Плачет). С родильного принесли, снежинка на тебя упала, я чуть мать не зашиб. Портки твои мокрые стирал. Стопудовый ты камень на шею. Зачем меня воши в окопах жрали? Зачем беляки не угробили? На колени перед тобой, окаянный? В снег? Хошь, повалюсь?

Иван. Чего вам надо, батя?

Позднышев. Уйдем!

Иван. Батя, не предатель я…

Позднышев. Врешь. Мать предал, теперь — отца. В земле лежит. Слышит. На кого меняешь, Иван? На шваль?

Иван. Эта шваль вас из подвала вызволила. А вы — попадись вам — что б сделали?

Позднышев (бешено). К стенке!

Иван. Спасибо, не врете. Под водой все это, батя. Ну, ели вас воши, ну, беляки. Каждому свое, батя. Вы свою революцию делали — мы свою. У Керенского февраль был. У вас — октябрь. А у нас — март. Идите, батя, вам возврата нет. И нам — нет возврата. Клятву дали — победить или умереть за третью революцию!

Позднышев (в отчаянии). За барона Рилькена подохнете!

Иван. Идите, батя!

Позднышев. Ну, не слышит меня, не слышит…

Голос из темноты: «Эй, кто на льду! Стой!»

Иван. Домитинговались. Идите, говорят!

Позднышев. Чего пугаешься? У тебя приказ. Самого вождя третьей мировой революции…

На ледяной тропе появляется фигура матроса. Это Гуща. Запыхался, тяжело дышит.

Гуща. Насилу догнал. Ладно, патруль встретил, сказали — вы недалече.

Иван (тревожно). А ты зачем, Федя?

Гуща. Да боялся — заплутаете… Недолго. Товарищ Позднышев, с освобождением, недосуг был поздравить. Куда это на ночь глядя?

Иван. Провожаю.

Гуща. А куда это?

Иван. А в деревню.

Гуща. А зачем же?

Иван. Вроде допроса?

Гуща. Вроде.

Иван. Будет, Федюк. Сам печать пришлепнул. Так или нет? Гуща. А ты мне кто — не друг, что ли?

Иван. Ну и точка. Прощевайте, батя.

Тот, однако, не двигается.

В деревню, к шурину надумал. Под Воронеж. Поживет, отдохнет, оглядится. У шурина. Трогайте, батя.