Драмы

Белогвардейщина учла все. Спешит. Уснуть, уснуть, иначе сорву речь. (Идет к дивану, по дороге заглядывает в дверь, на цыпочках отходит). По-моему, хитрит. Дышит неестественно. (Погрустнел). А я думал, бессонница — участь анемичных барышень. Или — рефлектирующих интеллигентов. У Нади — переутомление. А у меня? Старость вульгарис? (Ложится). Сколько лет Тухачевскому? Двадцать семь… Этот — спит. Неужели так-таки у Обуха ничего не получится? Сколько там было? Двадцать пять? Тридцать? Уже тридцать, а ни в одном глазу. Пять, шесть, семь, восемь, девять… Сорок… (Зевнул). Действует? Может, об охоте? Самая красивая — на вальдшнепов. Ну и на тетеревов. Только надо уметь чуфыкать, как они. Вот у Крыленко получается, у Рудзутака получается, у егеря получается, а у меня никак, ну никак. А если говорить честно, что для меня главное на охоте? Два дня не слышать телефонных звонков. Чуф-чуф-чуф. Не выходит. Об охоте, об охоте, только об охоте. Куропатки — зимою они совсем белые, мимикрия. Красиво, изумительно. А как же, когда пойдут на лед? Шинели, бушлаты, все же это будет чернеть на белом снегу! Накрыть наступающих бойцов белыми простынями. Уснуть, уснуть. Простыни, простыни. Где взять? У буржуазии. Это уж дело Дзержинского. Взаймы. До лучших времен, господа, уж простите великодушно. А нелегко будет Тухачевскому заставить людей сойти на лед. Под пушки. Заставить? Нельзя. Убедить. Убедить. Убеждать могут только убежденные. Партийцы. (Остановился перед книжным шкафом, разглядывает книги, взял тетрадь). Что это? Ах, Надин дневник. Все ведет? Потихоньку? А возьму да прочитаю. (Смеется). И узнаю все про себя. Не буду, не буду. (Прячет дневник, разводит руками, смеется). Как-никак дворянское воспитание. Снова начать, что ли? Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять… Милейший доктор Обух, по-моему, вы обанкротились… Стихи, что ли, вспоминать? «В белом венчике из роз впереди Исус Христос». Кржижановский свихнулся на Блоке, готов декламировать его даже вместо доклада о ГОЭЛРО. «В белом венчике из роз впереди Исус Христос». Вы понимаете? Объясните. Я не понимаю. Милейший Глеб обвиняет не Блока — мои отсталые вкусы. Очень может быть. «Революцьонный держите шаг, неугомонный не дремлет враг». Понимаю. А почему Христос ведет революционный патруль по метельному Питеру? (Разводит руками). Пардон! А лифт-то в Совнаркоме — починили! Действует — третий день! Чудеса-то! Партийцы, деля опасность, обязаны спуститься на лед. Деля опасность… Партийцы! А идеи съезда превратятся в материальную силу, которая в свою очередь — овладеет неприступной крепостью! Внести сегодня же на обсуждение делегаций… всего съезда… Петроградцы? Поддержат. Москвичи — поддержат… Уральцы… Сибиряки… Сколько делегатов на лед? Съезд решит. Сто. Не для командования — рядовыми бойцами. В каждый полк. В каждую штурмовую роту. Двести. Предоставить каждой делегации возможность выбора, кого послать. Нужен совет военных, имеющих опыт. Двести участников съезда. Сегодня же. Продукты, хлеб, всё — в поезде, медлить нельзя. Двести пятьдесят. Триста. Съезд решит. Убежденные коммунисты принесут на лед революционную убежденность. И свою жизнь. И решат судьбу Кронштадта. А значит — судьбу революции! Триста пятьдесят. Почти половину съезда. (Идет к телефону). Соедините меня, пожалуйста, с Петроградом.

ВСЕ КАК БЫЛО

Квартира баронессы фон Рилькен. У буржуйки греет руки Козловский. Баронесса в перчатках-митенках, в старом вечернем платье, расшитом бисером, поверх накинут тулуп. Играет на пианино. Горит свеча. Полумрак.

Козловский (не обращаясь ни к кому). Мне шестьдесят четыре. Будет шестьдесят пять. В сентябре. (Прислушивается). Шуман, «Грезы». Впрочем, это все равно.

Баронесса. Голубчик, это же Мендельсон. «Песня без слов». (Играет).

Козловский. Я люблю сидеть вот так, у огня. Мешать угли. Слушать звуки рояля. Дремать. (Пауза). Белые пишут, красные пишут: Козловский вождь восстания. Вождь! Какой я вождь! Старый человек. О господе боге надо думать, господа. Сегодня — их вождь, завтра — они вождя к стенке. Музицируйте, баронесса, почему вы перестали?

Баронесса. Руки застыли. (Дышит на руки). Сева заставил нарядиться. (Снова играет).

Козловский. Где он ее подобрал?

Баронесса. Таточку? На Якорной площади… Будем сегодня праздновать ее возвращение.