Драмы

Козловский. С чего это началось? Третья, вторая, первая? А? Какой-то еврей немецкий… каналья… писал «Капитал». Ну писал. Мало ли их писало. А потом Ваньки да Маньки… нечесанные… лохматые… начитались… выбежали на Невский… красными тряпками замахали… и… и все кончилось? Рюриковичи, лейб-гвардия, андреевский флаг? Ерунда какая-то, песня без слов. Этого… Мендельсона.

Баронесса (положила руки на клавиши). Я читаю жизнеописание Карла Маркса. Уверяю вас, дружочек, — вполне приличный человек. А жена так вовсе — из нашего круга, я поразилась… Да, да, баронесса Женни фон Вестфален.

Козловский. Разве что жена.

Баронесса. Нет, и он приличный человек. Но, вероятно, думал, что другие тоже будут вести себя прилично.

Из другой комнаты выходит, очень торжественно держа под руку Таську-боцмана, барон Рилькен. Одет в длинный парадный сюртук царского морского офицера, погоны, ордена. Впрочем, преобразилась и Таська-боцман. На ней — подвенечное платье. Причесана, умыта, в старомодных туфельках. В руках старинный перламутровый веер. Козловский вскочил, изумлен.

Рилькен. Мама, почему не горят свечи, все? Я просил.

Баронесса. Сева, зажжем все, а потом месяц в темноте?

Рилькен (вынимает коробку со спичками). Мама, зажгите все свечи.

Баронесса ходит по комнате, зажигает свечи.

Козловский. Не преждевременно ли, друг мой?

Рилькен. И вон ту, в канделябре.

Козловский. И маскарад, и, так сказать, бал?

Баронесса. Зачем это? Даже я отвыкла. Ну, мое подвенечное платье, ну, веер, элегантно, так долго лежал, что я обмахнулась — и вылетела туча моли. Но погоны? Я не привыкну, а матросы? (Закрывает лицо руками). Все вижу — бегут за тобой, улюлюкают… Сева, сними. Собиралась менять на воблу — не берут.

Рилькен (зло). Хватит! Послужили хамам — вымойтесь. Простите, мама. (Козловскому). Как раз маскарад-то и кончился. Пришел час — называть вещи истинными именами. Я не уполномоченный американского Красного Креста, к дьяволу, — русский офицер, русский дворянин, кавалер орденов, ратным трудом добытых, и горжусь. Вы не военспец, смойте пятно, а командующий русским воинством, а вы, мама, не складской сторож и не матросская бонна… в вашем… этом… добровольном… ликбезе. Баронесса фон Рилькен, урожденная Скарятинская. А это — Тата Нерадова, моя невеста, прошу любить и жаловать. Входит отныне в нашу семью — и навсегда.

Таська (протягивает руку). А мою собачку звали Афик. Афик, иси!

Рилькен. Военспецы, ликбезы, чрезвычайки, всё, всё позади. Тате пришлось перенести многое…

Таська. Да уж… (Подмигивает).

Баронесса. Сева все знает и все простил. Не верьте его свирепости — игра. С ним надо только добром. А Таточку — принимаю как есть. Спали на одном топчане. В чрезвычайке.

Таська. А венчаться где, барон? Я хочу венчаться по-людски. Пусть хор. И мальчики позади. (Вынимает свечу из подсвечника). Так держать. Шикозно. В часовне нашего Смольного института. Как я там молилась, как ревела. Елки-палки.

Рилькен. Тата!

Таська (Козловскому). Папа моего не имели чести? Ах, папа, драпанул. С мисс Кэт. Шалунишка. А теперь этот… (На Рилькена). Обратно, из грязи в князи. Хотите, барон, ручку поцелую? Пойду замуж за благородного, если Федечка мой не спохватится. Рилькен, он тебя кокнет. И меня заодно. Ты его не знаешь. Мотается, крошка, сам не свой — куда сгинула евонная паскуда?

Баронесса (зажимает уши). Я все понимаю, все, но этот ужаснейший, невыносимый волапюк!

Таська. Кокнет! Пулемет приволокет, гадюка, и нас обоих — ж-ж-ж-ж! И вас — ж-ж-ж-ж! Одной очередью. И все встретимся в одной братской могилке. «Ах, клешники, что наделали, были красные, стали белые».

Баронесса. Бедная деточка.

Рилькен. Оставьте, мама. Истерика. Прекратите, Тата.

Таська. Контрочка, не угрожать. Разлюблю. Буду как полено. А ты хочешь — страсти.

Козловский (баронессе). По-моему, она просто пьяна.

Таська. Выпимши. Эн-пе. Чуть-чуть.

Баронесса. Пойдемте, Таточка, я вам постелю.

Таська. Юн минут. Маман, не зря я вас бушлатиком прикрыла. Кореш ты мой — до гроба. (Хлопает баронессу по плечу). А моя мама — на Волковом кладбище. Дощечки над ней не прибили. Какая покинутость, господа. Какая покинутость, Афик сдох. Папа убег. Мама в забытой могилке. (Поет). «Чего тебе надо? Ничего не надо». Нет, господа, как хотите, Тата НерадоЕа умерла, фини.

«Впереди двенадцати не шел Христос,

Так мне сказали сами хамы.

Но зато в Кронштадте пьяный матрос

Танцевал польку с прекрасной Дамой.

Говорят, он умер… А если и нет?

Вам не жаль Дамы, бедный поэт?»