Драмы

Иван. А ты посмел? Не твои кишки, шкура, на колючей проволоке висели, не твои. (Вдруг, с рыданием). Не ты — я бы…

Лязгнул засов, открылась дверь — конвойные из пантомимы.

Шалашов (оттолкнув Ивана, бросился к ним). Раскаялся! Разуверился! Рассвет третьей! Выхожу из партии! Пустите! Ура!

На него кинулись арестованные. Конвойные преградили им путь: один из них выхватил гранату, замахнулся. Шалашов убежал. Конвойные медленно отходят к двери, ушли. Лязгнули засовы. Молчание. Тишина. Далекие орудийные громы.

Расколупа. Хоть бы стишок какой сказал…

Красный Набат молчит.

Еще пропагандировал меня, ребяты: земля вертится. А как же, говорю: допустим, год назад я был в Кронштадте — если бы вертелась, зараза, где бы я был сейчас?

Красный Набат.

На страже Коминтерна

Стояли корабли

И вдруг так лицемерно

Коммуну подвели…

Расколупа. Ну с ходу, с ходу! Надо же — все из головы! «Там на матросов сел верхом белогвардейский контрревком!» Тоже его. Ну талант, ребяты!

Красный Набат (грустно). Графоман. Весь вопрос — способный ли? Впрочем, теперь и не суть важно. Пишу до беспамятства — и только о революции… (Оглядел всех). В девятьсот пятом году я был еще гимназистом. Убеждения мои были крайне расплывчаты. За случайное участие в сходке запихнули в Кресты. Так что нынче — по второму разу. (Протер пенсне). Грозы. Ливни. Войны. Революции. Минуточку внимания, товарищи. Я попросил бы вас. Взамен ушедшего. Если можно — не откладывая. Полагаю, писать формальное заявление в этих… несколько необычных… условиях… излишне…

Слабый, но отчетливый стук в стену. Красный Набат припал к стене, слушает. Стук. Вскочил.

Живыми не сдаваться! Стучите — по камерам!

Матросы бросились к стенам, припали к полу, стучат, стук все громче, громче, стучит вся тюрьма. Открылась дверь — вошли конвойные, вкатили пулемет. Арестованные сгрудились. Конвойные приготовились к стрельбе. Молчание, в котором особенно отчетливо стало слышно, как стучит тюрьма, передавая по камерам сообщение о начале штурма. Один из матросов, разорвав тельняшку, двинулся вперед, на пулемет, за ним — Красный Набат, Иван, Расколупа, другие арестованные. Секунда напряженного молчания, сейчас начнется расстрел. Внезапный шум где-то в тюремных коридорах, конвойные обернулись и — оказались перед наставленными на них винтовками ворвавшихся в камеру людей в белых балахонах. Конвойные бросают винтовки, медленно поднимают руки. Один из вбежавших людей откинул назад белый башлык — это Гордей Позднышев.

Позднышев. Политузники кронштадтской морской следственной тюрьмы! Красная Армия вошла в Кронштадт! На корабли!

Расколупа (одному из конвойных с поднятыми руками), А ну, сымай сапоги, естественным путем. (Стащил сапоги). На три номера больше, утопнешь в их! (Схватил сапоги под мышку, поднял брошенную винтовку). Ну, Гуща! Я из тебя жижу сделаю! (Побежал к выходу).

Красный Набат (Позднышеву). Ваш сын…

Позднышев (перебил). Нет у меня сына!

И смолк, увидев Ивана, проталкивающегося к выходу. Иван, не глядя на отца, выхватил из кобуры одного из конвойных, стоящих с поднятыми руками, наган, бросился следом за Расколупой.

Красный Набат (мягко). Есть у вас сын. (Как и Иван, выхватил револьвер из кобуры другого конвойного). Смертники, на штурм!