Дразнилки

В этот момент Капустина окутали холод и свет. В его пустые глазницы брызнули капли солнца, проникшие сквозь разрытую землю. Звуки стали сильнее. По лицу застучали камешки.

Он выдохнул морозным воздухом, февралем, глотая высохшие листочки.

А наверху было лето: зеленые листья, теплое синее небо, мошкара, малина, цветы, пчелы, огромный мир, о котором Капустин начал забывать, расцвел и жил по-летнему широко, радостно.

Капустин улыбнулся бы, если бы у него сохранились губы.

Давай же, пацан, – сказала тварь божия внутри головы.

В яму просунулась собачья морда. Черный влажный нос обнюхал пространство вокруг, коснулся подмерзших ошметков, оставшихся вместо щек, высосал личинку мухи из глазного отверстия. Пес фыркнул, взвыл, задрав голову к небу.

– Что там? Что нашел, Кэп?

Капустин увидел девчонку лет, может, пятнадцати. Чуть младше него.

Вдруг подступил голод. Не физический, а какой-то потусторонний, глубокий, жесткий голод, пронзающий сознание, сводящий с ума. Капустин вздрогнул – понял, что вздрогнул! – и вдруг резко потянулся руками к девчачьему лицу, к ее длинным волосам, спускающимся в разрытую землю. Пальцы ухватились за волосы, скрутили, дернули. Девочка взвизгнула.

Капустин ощутил холод в груди, в животе – там, где лежали камни.

Он дернул еще раз, так сильно, что девочка впечаталась лицом в землю. Подался вперед и вверх, не соображая, подчиняясь голоду, голосам внутри головы, и вцепился зубами в ее щеку. Девочка заверещала от страха и боли.

Где-то рядом залаяла собака. Отважная милая собака. Ею он займется позже, если захочет. А пока – вот ведь ирония! – Капустин с удовольствием отыгрывал роль своих любимых персонажей, оживших мертвецов.

Давай, пацан! Закончи с ней!

Он знал, что не может остановиться, иначе умрет.

Девчонка сопротивлялась, колотила руками, пыталась кричать, но Капустин не чувствовал боли. Он сам себе напоминал какую-то машину, бездушный механизм, который затягивает человека внутрь, перемалывает косточки, рвет сухожилия и мышцы, высасывает кровь.

На него бросился пес, ухватил за плечо крепкими зубами, рванул. Рука дернулась, и из-за этого движения девчонка чуть не высвободилась, чуть не убежала! Она закричала, подняв к голубому небу окровавленное лицо, и ее звонкий крик вспугнул птиц с деревьев.

Пес прыгнул снова! Отважный друг человека. Зубы клацнули около лица, Капустин зарычал в ответ и тоже прыгнул – насколько мог. Он обнял девчонку, сцепив пальцы у нее за спиной, и потащил ее внутрь могилы, к мышам и червям, в гниющий холод смерти.

– Мама! Мамочка! Мамочка! – вопила девчонка, захлебываясь и кашляя.

Теперь мы!

Твари божии, о, как же он их ждал.

Девчонка провалилась внутрь под тяжестью собственного веса, ударилась головой о голову Капустина. В этот же момент твари божии напали на нее, вытащили душу, съели сознание, обглодали эмоции, выжрали, как мякоть из спелого фрукта. Где-то наверху лаяла собака, совала морду в могилу, клацала зубами, еще не понимая, что хозяйки больше нет.

Капустин отшвырнул тело девчонки к камням, невероятно ловко, почувствовав новую силу в истлевшем теле, ухватил собаку за морду, сжал так крепко, что хрустнули кости.

Собака взвизгнула от боли и страха. Она запоздало поняла, кто перед ней. Капустин сломал ей передние лапы, легко затащил внутрь и сожрал всю, без остатка. Чужая жизнь бурлила в нем.

«Я теперь снова жив? – спросил Капустин, разглядывая небо над головой – Могу выбраться?»

Нет, дурачок. Выбраться не сможешь. Для этого нам нужно больше силы, а силы нет. Если бы кто-нибудь, вроде твоего старого друга, принес нам камни, дал бы нам плоть, тогда… возможно… Но не сейчас. Наслаждайся тем, что есть. Мы пока еще можем мыслить, а значит, дождемся хороших времен.

Капустину казалось, что в его груди колотится сердце от новых ощущений и радости.

«Есть шанс, что мы выберемся?»

Правильно мыслишь.

Невыносимое чувство беспомощности отступило. Теперь появилась надежда. Нужно просто дождаться.

Капустин ждал еще много лет.

Они с тварями божиими отлавливали случайных людей, которые оказывались рядом.

Раньше было лучше, – жаловались твари божии. – Раньше люди сами приносили нам жертвы – упитанных младенцев, юных девственниц, животных. Страх не выветривался из кенотафа, им можно было дышать. Он просачивался в любую, даже самую крохотную щель между камнями. Никто и никогда не задумывался о том, чтобы искать себе пропитание… Были же времена!