Он бросился к дыре, сквозь которую провалился сюда. Боялся, что не выберется, но выбрался в два счета, глотнул свежего морозного воздуха, закашлялся, ткнулся носом в талый снег, сгреб пальцами мокрую траву и рассмеялся от нахлынувшего внезапно счастья. Стоило закрыть глаза – а светящиеся лица уже были там, в глазах, ждали его.
Прекрасное, прекрасное чувство.
Часть вторая
Глава седьмая
В кондиционере что-то постукивало и поскрипывало, будто внутри застряла мышь. Но это было не важно. Холод проник в квартиру и без кондиционера, звуки не мешали.
Капустин привык. Следы от его ботинок – рифленые подмерзшие узоры – тянувшиеся от двери, по линолеуму в коридоре, по ковру комнаты, медленно таяли и оставляли капельки грязной влаги (если принюхаться, можно было уловить запах тины, мха и перегноя). Ледяной ветер притаился внутри шляпы из гвоздей, время от времени наигрывая тихую шепелявую мелодию, которую слышали только избранные. Мороз лежал на плечах, сжимал шею, забрался в легкие, в пустую глазницу и куда-то еще, в темноту под ребрами, которую многие называли душой.
Диван, на котором сидел Капустин, медленно зарастал инеем. Обои за его спиной искрились и начали ломаться от холода.
Тетрадь в руках – тонкая, старая, в клеточку – тоже замерзала. Пальцы Капустина впивались в бумагу, от подушечек расползались густые белые узоры. Дед Мороз, видно, сошел с ума, решив устроить художественное представление в середине лета.
Капустин чувствовал, что сил осталось немного, он почти выдохся.
– А ведь похоже, – сказали в полумраке комнаты. – У жирдяя совсем мозги поехали, но рисовал отлично.
Тетрадь была открыта на странице, где Выхин изобразил Сашку. Лысый мускулистый парень злобно таращился карикатурно выпученными глазками. Череп его был расколот трещинами, уши переломаны, как у борцов на карикатурах, губы разбиты, подбородок вывернут и удлинен. Рот при этом открыт и набит пирожками. Пропорции тела вообще были произвольными – руки мускулистые, но короткие, кулаки огромные, с раздробленными костяшками, ноги колесом. Не смешно, но и не страшно. Выхин будто издевался над персонажем, выливая на рисунок собственную злобу и бессилие.
– Похоже, похоже, – пробормотал Капустин и перевернул страницу.
Жирная Маро. Какая прелесть. Тили-тили-тесто. В те годы она была слишком мелкая, чтобы обращать на нее внимание. Ревновала ко всем подряд. А за выбитый Выхиным зуб хотела порезать того ножом. Отчаянная девчонка, где она сейчас? Наверняка похорошела. Кавказские женщины с годами становятся только красивее. Надо бы разыскать.
Он усмехнулся, вспоминая. Тонкими пальцами провел по листу, и все линии рисунка мгновенно покрылись инеем, который тут же растаял. Бледная въевшаяся паста стала растекаться кляксами по бумаге. Все, выдохся.
– Пожрать бы чего-нибудь, – сказали из полумрака.
– Я не голоден, – ответил Капустин.
Много лет он сам был пищей. Его плоть пожирали муравьи, жуки, черви, кости пальцев глодали полевые мыши.
В царстве смерти, под плотным слоем камней и земли, обитает несметное количество существ, которые не прочь полакомиться новоприбывшим. Хорошо, что он не чувствовал боли, но копошение насекомых в грудной клетке или в пустой глазнице вызывало глухое, тревожное чувство. Капустин хотел выбраться. Все эти годы он мечтал о том, как окажется на свободе.
И вот свобода была вокруг и внутри него. Морозная до колкости. Накопившаяся за много лет. У этой свободы была цель – Выхин.
– Как думаешь, он найдет путь к кенотафу? – из полумрака дверного проема выбрался Вано. Страшный, нелепый, изуродованный безумной фантазией.
Капустин на мгновение залюбовался проделанной работой. Потом сказал:
– Кенотаф сам его найдет, это всего лишь вопрос времени. Главное, чтобы жирдяй не свалил из города.
– Мы ведь не дадим ему свалить?
Капустин снова посмотрел на рисунок Маро.
– Нет, на этот раз нет, – буркнул он.
– Но ты ведь сразу почувствуешь, как положено?
Отвечать было трудно. Слишком много энергии он потратил на то, чтобы сегодняшним утром загнать Выхина – как дикого зверя – в лес. Вскрыть еще один слой памяти.
Интересная в итоге обнажилась задача: заставить жирдяя вспомнить прошлое, чтобы тот спускался к детским воспоминаниям, как по веревке, глубже, глубже, чтобы накопил достаточно злости из-за событий тех лет и снова стал приманкой для тех, кто сидел в кенотафе.
Капустин не знал, как их идентифицировать – бесов ли, демонов, ментальных паразитов, скопление темной потусторонней энергии. Они называли себя тварями божиими и считали свой род от Сотворения мира.