Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

Собрание под открытым небом составляет главную черту в американском развитии религии, особенно приноровленном к обширному протяжению страны и к коренным, первобытным привычкам, которые упорно сохраняются в населении немноголюдном и рассеянном. Само собою разумеется, общие результаты этого способа благотворны. Недостатки его, можно сказать, общи всем большим собраниям, в которых население целой страны, без всякого порядка, стекается в одну массу. На эти сборища, как и на все другие, целью которых бывает богопоклонение, люди отправляются по различным причинам: одни из любопытства, другие из любви к некоторому разнообразию в собственной жизни, иные — что б из мелкой торговли извлечь  такую же прибыль, некоторые — чтобы посмеяться, и весьма немногие с чистым желанием — помолиться. Для того чтобы дать хоть несколько полное понятие о разнообразии побуждений, заставлявших различных богомольцев отправиться на собрание, мы считаем за самое лучшее представить нашим читателям несколько сцен из происходивших в разных местах в то утро, когда многие любители собраний приготовлялись двинуться в путь. Между землями мистера Джона Гордона и плантацией Канемой, стояла хижина, в которой помещалось торговое заведение Абиджи Скинфлинта. Заведение это было самым несносным местом для плантаторов, вследствие общего убеждения, что Абиджа вёл бойкую, непозволительную, тайную торговлю с неграми, и что многие из различных предметов, выставляемых им на продажу, воровским образом переносились к нему по ночам с их же плантаций. Уличить в этом не представлялось возможности. Абиджа был дальновидный человек, длинный, сухой, тощий, с острым носом, с острыми маленькими серыми глазами, с острым подбородком, и пальцами, длинными как птичьи когти. Кожа его до такой степени была суха, что каждый раз, когда он улыбался или говорил, так и казалось, что щёки его треснут; и потому, как будто для размягчения их, он постоянно держал за ними табачную жвачку. Абиджа был из числа тех пронырливых янки, которые оставляют своё отечество для его же блага, и которые на месте нового поселения обнаруживают такое сильное, — свойственное, впрочем, их отечеству, — желание нажиться, что этим вполне оправдывается отвращение, которое уроженец Южных Штатов питает к янки. Абиджа пил виски, но довольно осторожно, или, как он выражался, "ума не пропивал". Он женился на своей единоплеменице, которая тоже пила виски, но не так осторожно, как муж, — иногда она перепивала. Белоголовые сыновья и дочери, родившиеся от этой много обещающей четы, были дерзки, грязны и отличались грубыми манерами. Но среди всех домашних и общественных испытаний, Абиджа постоянно и усердно стремился к главной своей цели — накопить побольше денег. За деньги он всё готов был сделать; за деньги он готов был продать жену, детей, даже свою душу, если б ему случилось иметь её. Но душа, если и существовала в нём, то была так ничтожна и суха, что бренчала в его тощем теле, как сморщившаяся горошина в прошлогодней шелухе. Абиджа отправился на собрание по двум причинам: во-первых потому, что хотел нажить деньги, а во-вторых, ему нужно было знать, скажет ли его любимый проповедник, старший Стрингфелли, проповедь о выборах согласно с его видами. Надо сказать, что Абиджа занимался теологией и умел догмы кальвинизма пересчитывать на своих длинных пальцах с непогрешительною аккуратностью. Относительно религиозных убеждений поэтому нельзя сказать, что он не имел их вовсе. Есть закоснелые грешники, которые, однако же, веруют в некоторые истины и трепещут. Единственное различие между их верованием и верованием Абиджи, заключалось в том, что он верил и не трепетал. На истины, потрясающие душу, внушающие глубокое благоговение, он смотрел с таким хладнокровием, как анатом смотрит на кости скелета.

— Смотри же, Сэм! — сказал Абиджа своему негру-работнику, — бочонок-то поставь поровнее, чтоб он не опрокинулся; да долей его через втулку водой. Без этого будет слишком крепко. Мисс Скинфлинт, торопитесь! Я не буду дожидаться! Другие там — как себе хотят, а я должен приехать раньше всех. В этом мире много пропадает долларов собственно из-за того, что опаздываешь! Жена! Проворней!

— Я готова; надо подождать только Полли, — сказала мистрисс Скинфлинт, — она чешет волосы.

— Не могу ждать, не могу и не могу! — сказал Абиджа, выходя из комнаты, чтобы сесть в повозку, нагруженную запасом окороков, яиц, жареных цыплят, хлеба и зелени, не говоря уже о помянутом бочонке виски.

— Я вам говорю, подождите! — вскричала Полли из окна, — если нет, то я вам наделаю хлопот, когда вы воротитесь; увидите! Не будь я Полли, если не наделаю.

— Иди же проворней! На будущий раз я тебя с вечера запру на чердак; ты будешь у меня готова вовремя!

Полли торопливо накинула на свою тучную фигуру пунцовое миткалёвое платье, схватила в одну руку пёстрый летний платок, в другую шляпку, опрометью бросилась из комнаты и когда нагнулась, чтоб вскарабкаться в повозку, крючки на её платье один за другим лопались и отлетали.