Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

Сделав это странное признание, которое произвело в зрителях сильное волнение, она в течение нескольких секунд оставалась безмолвною.

— Да, — продолжала она, — я убила их; и о, как рада, что это сделала! Вы хотите знать, почему я их убила? Потому, что любила их... любила так горячо, что для спасения их душ решилась погубить свою душу. Я слышала, что некоторые считают меня за сумасшедшую, и думают, будто я совсем не знала, что делала. Они ошибаются: я сделала это совершенно в здравом уме. Я родилась, чтоб быть невольницею моего отца. Ваша старейшая, гордая, виргинская кровь течёт в моих жилах, как течёт она в большей половине тех несчастных, которых вы бичуете и продаёте. Я была законною женою благородного человека, который сделал всё, что от него зависело, чтоб избежать ваших бесчеловечных законов и освободить меня. Мои дети родились свободными, воспитывались, как свободные, пока сын моего отца не начал процесса и не обратил нас в невольников. Судья и присяжные помогли ему... Все ваши законы, все блюстители закона помогали ему похитить права вдовы и сирот. Судья объявил, что сын мой, будучи невольником, поможет иметь собственности, кроме мула да плуга; и нас передали в руки Тома Гордона. Я не буду говорить, что это за человек: такое объяснение ни к чему не поведёт. В день Судный Господь воздаст ему за его беззакония! Я успела, однако же, бежать от него в Цинцинати. Он послал за мной туда, и закон выдал меня. Завтра мне предстояло отправиться отсюда в оковах, и с этими детьми, — с сыном-невольником, с дочерью...

Взгляд, который она бросила в этот момент на всё собрание, говорил выразительнее всяких слов.

— Они прочитали вечерние молитвы, пропели гимны и потом, когда заснули сном невинности, я отправила их на зелёные, никогда неувядающие пажити. Говорят, это ужасный грех. Верю. Но я уже сказала, что для спасения их души, решилась погубить свою душу. Мне теперь не на что надеяться и нечего бояться. Теперь мне всё равно, куда бы меня ни отправили, что бы со мной ни сделали. Я знаю одно, что дети мои вне всякой опасности. Обращаюсь к вам, матери семейств! На моём месте вы бы сделали тоже самое; в противном случае, или вы не знаете, что такое рабство, или не любите детей своих, как я любила моих. Я кончила.

Она села, сложила руки на груди, потупила взоры, и казалась совершенно равнодушною к дальнейшим мнениям и действиям судей. Через несколько минут её отвели в тюрьму. Клейтон решился в душе своей сделать для облегчения её участи всё, что только можно. Её признание устраняло теперь всякие допросы. Клейтон, однако же, надеялся пробудить к мой сострадание некоторых друзей своих, живших в этом городе. Нa другой день он зашёл в тюрьму с одним священником и выпросил позволение видеться с ней. Преступница приняла их с таким спокойствием, как будто сидела в гостиной. Клейтон представил ей высокопочтенного мистера Дентона. При этих словах глаза несчастной выражали гнев.

— Вероятно, джентльмены имеют какое-нибудь дело? — сказала она, подавив душевное волнение.

— Мы зашли узнать, — отвечал священник, — нельзя ли тебе помочь чем-нибудь?

— Напрасно, сэр, — сказала она отрывисто, — вы не поможете мне.

Клейтон вынул письмо Гарри и, вручив его преступнице, сказал:

— Прочитав это, быть может, ты примешь меня, если и зайду сюда завтра в это же самое время.

На другой день, когда Клейтон зашёл, тюремщик проводил его до дверей заточённой.

— Там какая-то леди и что-то читает! — сказал он.

— В таком случае надо обождать; мне бы не хотелось помешать им, — сказал Клейтон нерешительным тоном.

— Ничего! Невелика беда, если и помешаете, — возразил тюремщик.

Но Клейтон положил руку на руку тюремщика, чтоб остановить его движение. По звукам голоса, долетевшим сквозь темничную дверь до слуха Клейтона, безошибочно можно было заключить, что незнакомая женщина читала молитву. Она молилась перед Вездесущим, Превечным милосердием за сестру, угнетённую и убитую горем... Через несколько секунд дверь немного отворилась, и Клейтон услышал очаровательный гимн:

— Надеюсь, ты позволишь мне приходить сюда каждый день? Ведь я знаю, что значит страдать.

Подавленный вопль был единственным ответом; за ним послышались невнятные слова, но не трудно было разобрать, что эти слова говорились в утешение страдалицы.